НАША БИТВА ПРАВАЯ! НАШЕЙ БУДЕТ ПОБЕДА!

1(476)
Date: 30-12-2002
Author: Денис Тукмаков
НАША БИТВА ПРАВАЯ! НАШЕЙ БУДЕТ ПОБЕДА!
План был изящен и прост. Спокойно, со свернутой атрибутикой, подойти к главному кинотеатру страны. Взобраться по его широкой лестнице к основному входу. Развернуться в цепь — лицом к Пушкину, спиной к "Пушкинскому", — перекрыв поток спешащих на "суперсеанс" унтерменшей. Двое проскальзывают в зал, чтобы разбросать листовки. Еще двое приковывают себя наручниками к дверям, чтоб не войти, не выйти. И начинается акция!
21 декабря в 18.45 Национал-большевистская партия устроила акцию "Джеймс Бонд, сдохни сейчас!". Кто-то ведь должен был ответить на эту гнусность — широко разрекламированный показ очередной голливудской дешевки, да еще с явно идеологическим уклоном.
Неуловимый Джеймс Бонд, в свое время перебивший тысячи русских, с лицами Крамарова, людей, ныне во всем блеске въехал на главный экран оккупированной страны, чтобы продемонстрировать мощь и великолепие англо-американской нации победителей. Неважно, что в новом фильме "Умри, но не сейчас!" Бонд сражается уже не с Россией, а с "последним оплотом Империи Зла" — Северной Кореей. Параллель очевидна. Русские должны знать своих "новых героев". Эй, русские, попкорн в руки и живо на сеанс!
Кто же воспротивится этому? КПРФ? Они заняты подготовкой к очередному поражению на выборах. Офицеры Российской армии? Они плачутся в жилетку от голодного прозябания. Отечественные "кинодеятели"? Они первые пошли на Бонда.
Значит, это сделают нацболы.
ЧУВСТВО ПАРТИИ
"И пытались постичь мы, не знавшие войн,
За воинственный клич принимавшие вой,
Тайну слова приказ, назначенье границ,
Смысл атаки и лязг боевых колесниц".
В. Высоцкий
Говорит СКРИПАЧ.
"Хотя акция длилась не более пяти минут, ее нужно считать успешной. Наши успели то, что задумали. На глазах изумленных граждан человек двадцать нацболов перекрыли вход цепью, натянули растяжку "Fuck off mr. Bond!", подняли флаг НБП и зажгли факелы. Грянули лозунги: "Джеймс Бонд, вон из России!", "Голливуд к чертям собачьим!", "Долой заморскую культуру и голливудскую халтуру!" Смотрелось здорово.
Несостоявшиеся зрители, которым обломалось посмотреть на натовскую жвачку, глядели на акцию не с испугом или недовольством, а просто не врубаясь, медленно вникая в суть происходящего. Они смотрели, разинув рты, и до них доходило. Они понимали, кто такие они и что хотели наши. А потом появились охранники".
Торжественность и таинственность — вот два слова из многих, характеризующих состояние человека, вдруг вступившего в партию. Это состояние можно ощутить еще, пожалуй, лишь на войне и в секте. Но это — не армия и не секта и не секция, и не "братва". Это НБП. Сюда приходят добровольно, трезво, исполнившись страха и ответственности. Здесь сильные люди сообща совершают сильные поступки, которые не под силу одиночкам. Здесь, впервые в жизни, шестнадцатилетние ребята учатся понимать, что есть нечто выше их. Чувство Родины, чувство долга, чувство братства, чувство исторической миссии.
Ты вступаешь в партию, где не скован ничьей человеческой властью. Ты свободен, и нет над тобой ни училки, ни сержанта, ни гуру, ни "бригадира". Никто не властен приказать тебе так, чтобы от тебя ничего не зависело: иди и выполняй.
Но есть власть другая. Ты пришел в НБП — значит, ты разделяешь ее идею. И эта идея не дает тебе спать, перерождает тебя, делает тебя иным в каждое мгновение твоей новой жизни.
Ради нее ты готов пересмотреть свое существование, "следить за собой, быть осторожным". Ради нее ты едешь в мороз и темень на вокзал, потому что сегодня твоя очередь отправлять "Лимонку" поездом в Тьмутаракань. Ради нее ты скидываешься по денежке на "дачки" товарищам, брошенным режимом в застенки. Ради нее ты участвуешь в акциях, не щадишь себя, до последнего держишься руки сцепленными. Ради нее ты обретаешь новых преданных друзей и новых смертных врагов. Ради нее ты как-нибудь пойдешь на смерть. Почему бы и нет?
Нацболам, как никому другому в современной России, посчастливилось испытать великое Чувство Партии. Это первобытное чувство совместных охот и костров испытывали, верно, древние заговорщики, первые большевики; и Маяковский пытался выразить его пулеметными виршами про "Партию, руку миллионопалую".
Они проходят обряд инициации бессонными ночами, честностью в расходовании партийных средств, кровью в битвах с "космонавтами"-омоновцами. Они превращаются в Семью, вкушая бессмертный дух товарищества. Теперь, когда они вместе, они могут горы свернуть; кто осмелится в одиночку, на потеху толпе, приковать себя наручниками к дверям "Пушкинского"? А вместе — легко! Но и поодиночке, обретя над собой нечто, что ценится больше человеческой жизни, они способны на многое.
БУНКЕР
"Ворота его не будут запираться днем,
А ночи там не будет".
Отк. 21:25.
Говорит ИРОКЕЗ.
"К дверям пристегивался я и Рита. Смешно было, когда какая-то девочка, не врубившись, попросила пустить ее внутрь: "Там моя мама осталась!" Синдром Норд-Оста… Ей было объяснено, что все, поздняк метаться, "поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны".
Но мы облажались с наручниками — не совсем верно пристегнулись. Охрана вынеслась из дверей и отбросила нас в стороны. Мы оставались пристегнутыми каждый к своей двери, но двери оказались открыты. Рита смогла вынуть свою руку из "браслета", а мне это не грозило. Поэтому я оказался у них на виду и всего лишь с одной свободной рукой. Набросились, конечно. Сдуру рванули меня так, что руку до крови повредили.
Потом притащили откуда-то огромные кусачки и освободили от меня свою дурацкую дверь. Так меня в отделение и забрали — с "моей" частью "браслетов" на руке".
Ирокез ввалился в Бункер, веселый, разгоряченный, с морозной ночи. Сразу к столу, за общий круг, в компанию друзей. "Как твоя рука, Ирокез?!" "Как твои раны?!" "Покажи, что с тобой сделали!"
Ирокез, играючи, но гордо демонстрирует кисть руки, следы от наручников. Тут же вступает Рита и смачно живописует, как выглядел Ирокез под ударами охранников и как ей тоже досталось. Народ за столом галдит, пацаны чадят дешевые сигареты, оставляя друг другу, хохочут над охранниками, перебивают друг друга своими подробностями акции. Шум и кумар стоят еще те, за столом общими усилиями рождается единственно верная картина происшедшего, и Лимонов, взирая на партийцев с обклеенных газетами стен, довольно улыбается и показывает кому-то фак. По Бункеру разливается чувство победы.
Бункер. Уникальное место. Не лагерь легионеров, не бивуак повстанцев и уж точно не штаб-квартира партии. Подвал, как есть подвал. Входишь, и едва не попадаешь год в 87-й: медитации Цоя на первых кассетниках, портвейн на столе, носки на горячих трубах и общее чувство осады, будто наверху — другая эпоха, нашествие марсиан или затопивший все к такой-то матери океан.
Но! Строгие белые стены с подчеркнуто черными рамами окон, с красными полотнищами растяжек и флагов. Несколько карт России, Советского Союза и мира, с прорисовками, метками и схемами. Листовки — соратники минувших акций. Топор и меч рядом с лозунгом "Да, смерть!" достойная надпись на стене в "столовой": "Заслуги перед Партией аннулируются в полночь". Четкое разделение помещений по функциям: тут нацболы едят, там проводят собрания, здесь — общага для приезжих, здесь — кабинет для руководства партии, а вот здесь мы встречаем непрошеных гостей. И общее ощущение, витающее по Бункеру: сюда приходят не просто так, и просто так здесь ничего не делается.
Так что первый, "дугинский", взгляд на Бункер как на нечто монструозное, неверен. Более правильный — взгляд другой, лимоновский, из книги "Моя политическая биография":
"Бункер. Место встреч и место происшествий. Здесь были обыски и налеты. Здесь умер на полу мой охранник Костян. Отсюда мы отправлялись на сотни демонстраций, пикетов, на сотни акций. Люди выходили отсюда, чтобы быть арестованными".
СТИЛЬ, И НИЧЕГО БОЛЬШЕ
"Возле своего дома самурай может соорудить скромный чайный павильон, в котором надлежит использовать новые картины-какэмоно, современные скромные чашки и налакированный керамический чайник".
Д. Юдзан
Говорит шестнадцатилетний Григорий ТИШИН.
"Как только снаружи все завертелось, двое наших в зале разбросали листовки. Листовок штук четыреста, так что народ в зале понял, что к чему. Этих двоих никто даже не остановил: вся охрана была уже снаружи. Вообще, в этот "Пушкинский" можно пронести все, что угодно: от видеокамеры до взрывчатки — охрана ничего не заметит.
И все же охранников оказалось неожиданно много. Едва ли не столько же, сколько было нацболов. Они принялись оттеснять нас от входа вниз по лестнице. Выскочили они сонные какие-то, с явно читаемой мыслью "Зачем нас побеспокоили?" Дубасили они, в общем, не слишком сильно. А так — такие же, как менты, только без дубинок. Кое-кому из них тоже досталось. Парень наш, таеквондошник, чисто на реакции сработал, и когда на него набросились, перекинул через себя одного охранника и чуть не сломал ногу другому.
Но вообще это была мирная акция: что мы замыслили, то и получилось. Оказавшись на середине лестницы, мы перестали сопротивляться и стали спокойно отходить, рассредоточиваясь".
Узнать НБП, вычислить их акцию (эмблему, колонну, Интернет-сайт…) из многих — задача из самых легких. Никто в России не похож на них. Умение использовать кураж и эпатаж в важнейших политических вопросах, быть одновременно веселым и злым при решении самых сложных проблем — такое умеют лишь нацболы.
Отрадней всего то, что НБП, за несколько лет сумев выработать свой узнаваемый, неповторимый чеканный стиль, не скатилась при этом в бесконечное печатание партбилетов, в геральдику, в иерархию. Партия выглядит на удивление стройной и живой, она еще не закоснела и не превратилась в бюрократическую машину, тупую и тяжелую на подъем.
Нет строгих клятв и уставов. Нет утомительных процедур "принятия в ряды", с рекомендациями и экзаменами по "краткому курсу". Все, что нужно, — заполнить анкету из "Лимонки" да вклеить в нее фотку.
Никто точно не скажет даже, сколько в НБП всего человек. И это мало кого волнует (кроме, разве что ФСБ), поскольку, как все мы помним, в КПСС состояло семнадцать миллионов, а в ВЛКСМ — и того больше. Так что количество членов партии — дело десятое, а для "статистики" вполне можно оперировать цифрой в десять тысяч человек. "Тьма монгольская".
Итак, нет еще закосневшей поворотливой "нацболовской цивилизации", но есть — бьющая ключом культура и стиль. Суть этого стиля — протест против тошнотворной обыденности и тоска по великому.
Смертельно надоели это прозябание, этот позор, эта скукота, эта обреченность. Так хочется победы, непременной великой победы! Чтобы сразу — развалины Нью-Йорка, чтобы — Третья мировая, чтобы за раз получить не меньше, чем Другую Россию.
В чем-то НБП — это партия неудачников. Но не в уничижительном американском смысле "лузеров", а в достойном значении "аутсайдеров", "маргиналов", "одиночек", "не таких, как все". Они неудачники, потому что им претят нынешние бюргерские правила достижения этой самой удачи. Современные ценности, сегодняшние иерархии бытия.
Высоколобые социологи усмотрят здесь прямые аналогии с Германией 20-х годов? Ничего, пусть страшатся! Жажда реванша может проснуться лишь у великих народов. Их лицом в грязь, а они встают снова и снова. Пусть не в поколении побежденных, но в следующем — так точно.
Поэтому в Партию вступает все больше молодежи. Шестнадцатилетние прут так, что диву даешься. Единственная проблема с ними — в Минюсте их не считают за людей, и для регистрации общероссийской партии нацболов требуют тех, кому за 18.
Партия растет, акций совершается все больше. В отсутствие на свободе Вождя — это почти триумф. Значит, в партию и на баррикады идут не за лидером, не за "известным писателем", а, так сказать, по идейным соображениям. Если в партию вступают в такое нелегкое время, когда пятнадцать нацболов сидят по политическим статьям, значит, на таких новичков можно положиться. Сбывается мечта Лимонова: в НБП все чаще приходят те, кто о самом Вожде и слыхом не слыхивал.
А выбывшие, сошедшие с дистанции, утомленные — плачут. Внешне бахвалятся своими достижениями, а внутри роняют слезы: они сами вычеркнули себя из Истории.
ПЕРВЫЕ ГЕРОИ
"Если Небо обделит меня счастьем, я восполню это величием своей добродетели. Если Небо заставит меня до изнеможения трудиться, я противопоставлю этому возвышенность своего сердца. Если Небо не даст мне удачи, я пробьюсь к ней, идя своим путем. Что может Небо поделать со мной?"
Х. ЦЗЫЧЕН
Говорит товарищ АБЕЛЬ.
"В отделении с нашими обращались нормально. Очевидно, потому, что мы точно выбрали точку приложения силы: кинотеатр — это не территория милиции, так что за свои звездочки и тринадцатые зарплаты они могли оставаться спокойны. Так что обошлись с нашими по минимуму и отпустили через три часа: "Никаких наручников у тебя не было, катись отсюда!" Милиция вернула нацболам и флаг, и растяжку. А могли впаять что-нибудь вроде "незаконного применения спецсредств". Видно, им тоже не нравится Джеймс Бонд.
Главное: акция получила огласку. Ren-TV показало нас без лишних комментариев. Борьба за прессу — это очень важно, и дурак тот, кто заявляет, что, мол, "показухи не нужны". Нужны, и еще как. В России нет общественного мнения, в России есть телевидение и газеты. Вне их пропагандой заниматься бессмысленно. И НБП, похоже, выигрывает эту информвойну. Теперь с нами считаются, теперь наши акции — не пустой звук, который к тому же никто не услышит".
То, что делает сегодня НБП, — это ведь героизм, если вдуматься. Он заключается в сверхусилии наперекор обстоятельствам, в противодействии судьбе, в вызове всему остальному миру. Когда все — против тебя, но ты продвигаешься дальше и дальше, и постепенно Небо отступает. Так меняется "незыблемый" порядок вещей, так делаются революции.
Менты называют нацболов отмороженными. Так и есть: они выскочили из состояния вечной русской мерзлоты, и теперь, огнедышащие, пытаются согреть остальных.
За это их ненавидят одни и вдруг начинают любить другие. Их сажает Прокуратура, преследует ФСБ, бьет милиция, презирает сытый бюргер, замалчивают СМИ. Сегодня НБП — это единственная партия, членов которой "за политику" арестовывают на улицах и ссаживают с поездов. Но это не страшно, это воодушевляет, причем не только лимоновцев, но и многих других. Униженные русские люди видят эмблемы НБП на стенах домов и разрисованные "Макдональдсы" — и это, конечно, неплохо. Но гораздо больше людьми ценится мочилово с ментами на Маяковке, помидорная акция в Праге, славные деяния в Севастополе и Риге. Значит, есть еще те, кто не сдался. Сражается еще "Брестская крепость".
В лице нацболов люди получают, наконец, настоящих героев. Их-то пытаются уверить, что время геройств прошло, подсовывают с телеэкранов апельсиновых "Последних героев". А оказывается, что "все только начинается", и что в противоположность ТВ-кумирам "последних моргающих людей" живут уже в России первые герои новой эры.
ДРУГАЯ РОССИЯ
"В мире, который мне видится, ты охотишься на лосей в пропитанных влагой лесах, окружающих руины Рокфеллер-центра. На тебе одежда из шкур, одна до конца жизни. Ты взбираешься на верхушку небоскреба Тиерз-тауэр и видишь оттуда крохотные фигурки людей, которые молотят зерно и раскладывают узкие полоски мяса на заброшенной скоростной автомагистрали".
Т. Дэрден, наше второе Я
Говорит Анатолий ТИШИН, второе лицо в НБП.
"Я оцениваю акцию на твердую "четверку". Можно было технически сделать лучше, и я провел "политинформацию" по этому вопросу. Но и то, что удалось, — уже победа.
Нас часто упрекают в том, что мы действуем "не по правилам". Но режим не оставил нам иного выбора. Власть регистрирует придуманные, виртуальные партии, состоящие из одного человека, а нас зарубает. Поэтому мы лишены пока участвовать в "политическом диалоге", мы разговариваем на другом языке. И похоже, так нас лучше понимают.
Одна из наших задач на 2003 год — зарегистрировать, наконец, НБП как общероссийскую партию. Для этого делается все возможное, но многое зависит не от нас. Если зарегистрируемся — тогда будем думать о выборах. Ежели нет — это уже будет проблема режима. Успокоиться ему мы не дадим, это уж точно".
Мечты "лимоновцев", будущее по национал-большевистски — это отдельная статья. Похоже, это стало уже целой религией НБП — жить днем завтрашним. В ней, как в настоящей эсхатологии, есть два различных начала — ад и рай.
Ад — для врагов. О, им уготована ужасная участь. Нацболовский лозунг "Пытать и вешать, вешать и пытать!" еще никто не отменял. А сколь сладостны их мечтания: после победы, на вершине революционного подъема, будучи одетым в комиссарскую кожанку, с маузером в руке, вершить суд, скорый и справедливый.
Жажда свободы и чувство социального реванша, когда можно будет отплатить за все сполна, живет в каждом подростке — даже в том, которого всего лишь допекли взрослые. Но оно многократно приумножается, когда этот парень или девчонка уже успели в свои шестнадцать лет прочувствовать всю мерзость и несправедливость строя, в который они были брошены судьбой. И, как верно заметил товарищ Абель, "все подростки мечтают взобраться с ботинками на диван, но некоторые хотят сделать это над поверженным Нью-Йорком". Это и отличает обычного пацана от нацбола.
Но есть в мечтаниях "лимоновцев" и другая сторона будущего. Нацболовский рай, Другая Россия. Она поистине великолепна. Это будущее героев и воинов. Не христианский рай на земле, который хотели построить большевики, но скорее Валгалла на земле.
Другая Россия ждет тех, кто в нее верит. Она — как дева, как дождь, как праздник урожая. Она прекрасна даже в том, что абсолютно противоречит здравому смыслу. А какой рай не противоречит ему?