МУЖЕСТВО

49(472)
Date: 03-12-2002
МУЖЕСТВО (Ответы Александра Проханова журналу “Jalouse”, ноябрь, 2002)
— Существует ли различие между такими, на первый взгляд, похожими словами, как мужество, смелость, отвага?
— Если бы мне предложили примерить эти три понятия на себя, то я бы выбрал мужество. Смелость предполагает вполне определенную ситуацию: в один момент я смелый, в другой могу быть робким. Еще в большей степени ситуационна отвага. Отважным можно быть в очень рискованном положении и при этом в происходящее почти что не встраиваться. Категория мужества в гораздо меньшей степени сиюминутна. Ты можешь жить абсолютно комфортно, над тобою могут не свистеть пули, но ты все равно демонстрируешь это качество. Мужество — это в первую очередь способность холодно рассуждать о своей собственной смерти. Смерть неизбежна, и она может настигнуть человека не только в бою, но и на пиру, и в объятиях возлюбленной — и это более ужасно, чем гибель на поле брани. Если человек в состоянии трезво, спокойно думать о смерти и чувствовать смерть, он — мужественный человек. Такое мужество проявляется в бою, на дансинге, в написанных текстах. И в том, чтобы, когда будет суждено или приказано умереть, не умереть окончательно. Мужество — категория, которая возвышает человека над мгновением, над ролью. Это высшая форма пола. По-настоящему мужественен Аника-воин из русских былин. Когда Смерть поставила на его пути косу и сказала: "Много ты городов воевал, а меня, Смерть, не своюешь — прыгнешь через косу и умрешь", он... прыгнул, точно зная, что умрет. В сущности, мужество — это своего рода белое рыцарство, орден белого мученичества и белого героизма.
— Насколько связаны мужество и война?
— На войне вступают в свои права смелость и отвага. Мужество же больше связано с казнью. Мужественен тот, кто спокойно смотрит в глаза палачу, без содрогания глядит на плаху. Война — нечто другое, недаром сказано: "Есть упоение в бою". Война — это блеск и натиск, атака конной гвардии, польские офицеры, выходившие со шпагами против немецких танков в 1939 году. И совсем другое — поведение человека в одиночестве, в застенке, когда нет ни друзей, ни близких, только палач за стеной. Война шифрует судьбу, она направлена на победу. А мужество проявляется в поражении. Например, в момент, когда от тебя уходит любимая. Мужчина является мужчиной только рядом с женщиной. Когда она предпочитает его другому, мужчина оказывается поражен в своей изначальной, онтологической сущности. Выстоять перед этим страданием есть высшее мужество. То же самое в искусстве: иногда для полного краха достаточно одной фразы: "ты — бездарность" или "ты— не художник". Когда человек занимается искусством, он уподоблен Создателю, его личность возвышается до онтологических масштабов. Если творца называют бездарем, он оказывается ущербен в наивысшем из божественных проявлений. Мужество художника в том, чтобы выстоять. Это не смелость, не отвага, а именно мужество. Мужество — крепостная стена, отвага и смелость — стрела, летящая из крепости.
— Обязателен ли опыт столкновения с судьбой для того, чтобы написать мужественную книгу?
— Трудно сказать. Если кто-то берется создать произведение о мужестве, он может это сделать, даже не будучи по-настоящему мужественным человеком. И я не уверен, что его произведение не будет достоверным. Но по-настоящему мужественная книга пишется не ради этого. Мужественная книга — это штурм непокоренных высот, недозволенных рубежей. Это атака, заведомо безнадежная и сопряженная с колоссальным риском. Когда входишь в темные пространства, где до тебя не бывал еще никто, неизвестно, кого ты встретишь на пути. Может, Христа, а может, дьявола. Или вообще окажешься лицом к лицу с чем-то, чего на свете и не бывает, увидишь Великое Ничто. Именно такая книга будет мужественной — и совершенно необязательно, чтобы в ней действовал герой-супермен, чтобы это были "Фиеста" или "Прощай, оружие". Если подумать, это лишь имитация мужества — Хемингуэй уловил интонацию, в тот момент необходимую публике. И стал ее культивировать, создав теорию "мужественной прозы". На мой взгляд, куда более мужественны сомнамбулические тексты, апокрифы, пророчества.
— Ваша позиция очень близка к посылам "Хагакуре" — книги о пути самурая. Но там все-таки выражен восточный взгляд на мир. Есть ли национальные особенности у русского мужества?
— Русскому народу свойственна категория мужества. Русские — вчерашние, сегодняшние, будущие — кем бы они ни были по политической, идеологической или эстетической ориентации, сознательно ощущают себя иными. Это как бы инопланетяне. Иная судьба, иная задача, иное мессианство. Судьба эта на самом деле ужасна: она обрекает народ на постоянные страдания и остракизм со стороны тех, по отношению к которым они — иные. Русское мессианство делает народ ненавидимым и побиваемым за какую-то, даже самому ему неведомую вину и неведомую правду, которую вложила в русских история. И пребывание в этом качестве, нежелание адаптироваться, сохранение своего "уродства" с точки зрения мировой "красоты", своего мессианства — огромное национальное мужество. Все истинно национальные художники — от неведомых создателей фольклора до Лентулова и Платонова — мастера, обладающие великим мужеством. Они подтверждали и подтверждают перед лицом могущественной и доминирующей мировой культуры свое инобытие. За что обычно страшно платятся. И вся русская национальная культура — это культура великого мужества, великого стояния и великой беды, на которую мы себя обрекаем во имя таинственной метафизической цели.
— Что из русской литературы вы бы порекомендовали для прочтения именно с точки зрения мужества?
— В первую очередь "Слово о полку Игореве" — вещь абсолютно рыцарскую. Все русское народное творчество: северный заонежский фольклор, былины, солдатские и разбойничьи песни. Лермонтова. Достоевского — это тоже мужественный художник. И в Толстом есть черты мужества: он чувствовал, что он другой, за что и был отвергаем всевозможными конформистами, в том числе религиозными. Из философских работ можно почитать русских космистов, в первую очередь Николая Федорова. Космисты постоянно думали о смерти, но не смирялись с ней, говорили о том, что преодоление смерти и энтропии возможно. Космисты чувствовали вселенскую задачу человечества как преодоление смерти. Но нельзя преодолеть смерть, не находясь с ней в контакте. В смерти надо работать, в смерти нужно оказаться, войти в нее. Причем войти с огромным риском не выйти обратно. Точно так же нужно воспринимать искусство советской эпохи, понять его как иноискусство. Как продолжение федоровской идеи, как носителя "красного смысла". Смысла, связанного с мистерией бессмертия, с мистерией, которая зажигает угасшие планеты и спасает гибнущие галактики.
Беседу вел С. РОСТОЦКИЙ