МОСКВА, ПОВЕРЬ СЛЕЗАМ МОИМ

36(459)
Date: 03-09-2002
Author: Александр Проханов
МОСКВА, ПОВЕРЬ СЛЕЗАМ МОИМ
День города — праздник, когда Москва напоминает огромный вкусный пирог, клумбу дивных цветов, разноцветную карусель, колокольню с певучими звонами, расписную матрешку, размалеванный жестовский поднос, шкатулку из Палеха. Москва — как блюдо, полное яблок, хлопушка с конфетти, леденец на палочке, языческое дерево в лентах, огненное колесо на шесте, павлин, распушивший хвост на семи холмах. Люд московский, гуляй, веселись, пей до дна, целуйся взасос, хохочи до слез, танцуй до упаду! Твой день, твоя гульба и потеха!
По Тверской на старомодных лимузинах, как в свадебных каретах,— женихи и невесты. Загляденье. Красавицы под белой фатой, добрые молодцы с цветами в петлицах. Не налюбуемся! Мир да любовь. В подарок от города — по баклаге меда, чтобы слаще уста в поцелуях. Памятное дерево вроют на Поклонной горе. Дерево-Берегиня, охранит от дурного глаза, помирит в ссоре, наделит богатством, одарит румяными малышами. И в старости, с детьми и внуками, станут приходить к заветному древу, накрывающему расплодившийся московский род вещими ветвями.
Следом за свадьбой — карнавал. Скоморохи в колпаках ходят колесом. Скороходы на ходулях достают до фонарных столбов. Шутейные колдуны и ведьмы с носищами, бородищами, от которых у ребятни глаза круглятся от страха. Черномор со своими витязями напоминает банкира с охраной. Змей-Горыныч, добродушный, плюет в народ конфетами, кренделями, петушками на палочке. Какое там Рио-де-Жанейро?! Наши девки хоть и не кончали школу самбы, а крутят своими прелестями не хуже сладострастных мулаток.
Солдат по всему городу тьма-тьмущая! И петровских преображенцев в треуголках. И суворовских гренадеров в киверах. И скобелевских удальцов-усачей. Барабанщики, духовые оркестры, изящные "дефиле", строевые маневры с деревянными мушкетами, полевые котлы, к которым подходи, не робей,— черпай наваристую кашу, хватай из борща кусок мяса. А хочешь, солдат с седыми усами и лихим глазом в знак особого приятия даст тебе облизать топор, из которого приготовлен борщ.
В парках, в скверах, на площадях — гром рок-н-роллов. Певцы с мокрыми гривами, в татуировках. В бисерном поту музыканты. Певица, чей голос похлеще иерихонской трубы. Гитарист кидает гитару в толпу. Именитый певец так зашелся, что швырнул свой парик восторженным почитателям, и те по волоскам расхватали его на сувениры. Толпа танцует, а вместе с ней ходит ходуном "Василий Блаженный". Раскачивает головами, на которых чалма, тюбетейка, цветастый платок, остроконечный колпак, золотой шлем.
А катанье на воде, на разукрашенных лодках в прудах, среди живых лебедей и уток?! А по Москве-реке, на трамвайчиках, под всеми мостами, под кремлевскими стенами?! Шарик, улетевший из детских рук, парит в синеве у золотой главы "Ивана Великого".
А игры, а карусели, а водяные горки, а перетягивание каната, а лазанье по шесту, а игровые автоматы, от которых невозможно оторваться, как от сладостного наркотика?! В "День города" чеченцы—хозяева игорных домов, из любви к москвичам так настраивают свои волшебные ящики, что любой играющий уйдет от них с пухлым кошельком, с набитыми до отказа карманами, из которых торчат доллары, евро, иены, рупии, юани, рублевые сотенные,— правда, все на туалетной бумаге.
А еда... Боже ты мой, какой только кухни ни сыщешь! Итальянская, фламандская, испанская, китайская. Можешь пожевать сахарный тростник с Кубы. Можешь съесть змею из Зимбабве. Можешь полузгать жареных жуков-плавунцов из Кампучии. А хочешь — закажи уральский пельмень в тонну весом, закройся вместе с ним в кабинете, весь день ешь его, запивая холодным пивом "Балтика".
В этот день, среди салютов, разноцветных фонтанов, трескучих "шутих" и букетов,— все равны, все братья. Скинхед нежно обнимает студента из Кении. Вернувшийся из Чечни десантник подает карамельку чеченскому беженцу, чья борода в гексогене. Русский националист ест шашлык с азербайджанским торговцем, и тот выбрасывает руку вперед, возглашая: "Слава России!". Красный лимоновец подает руку еврейскому банкиру, который в домашнем халате, в туфлях на босу ногу, вышел на бульвар и одаривает бомжей серебряными ложками из домашнего сервиза.
И конечно же в центре всего — наш мэр, добродушный, веселый, царственный. Отец городу, собиратель земли московской, покровитель искусствам, защитник слабых, копилка для бедных, управа на гордых. Хвала тебе, наш Калита! Не оставляй и впредь нас, мещан московских, своими заботами.
Не сметь в этот день, в году единственный, неповторимый,— не сметь думать о падающих в огне вертолетах. О взрывах домов. О пулях, на которые натыкается в подворотнях чья-то душа-неудачница. О беженцах, погорельцах, бегущих в сытую Москву со всей необъятной Руси. О больных туберкулезом и спидом в палатах Градской больницы. О переполненной до отказа Бутырке. Всё это потом, назавтра.
А сегодня гуляем! Вышибаем у бочки золотое дно. Пьем ведрами. Славим щедрых правителей. Слава тебе, Москва, стольный град, Третий Рим, город-герой! Слава тебе!
Когда отшумел праздник, отполыхали салюты, приугасли огни и утомленный люд засопел на своих подушках, редкие прохожие видели, как высоко в небе проплыл над Москвой ковчег. Похожий на монастырь с туманными главами, островерхими шатрами и башнями. И был ковчег полон святителей. Стояли со свечами, кто в схиме, кто в иноческом строгом уборе. Все с золотыми нимбами. Молились о нас, грешных. О спасении Государства Российского. О Москве, чтобы не обратилась в Вавилонскую блудницу, а оставалась неоскверненным русским чертогом. Капля воска от поднебесной свечи упала на сморщенную ладошку бомжа. И тот стоял на Сретенке, смотрел, как не гаснет светлячок у него на ладони.