ТОЛЬКО ТО ПРЕКРАСНО, ЧТО СЕРЬЕЗНО

Author: М. Ковров
ТОЛЬКО ТО ПРЕКРАСНО, ЧТО СЕРЬЕЗНО
34(403)
Date: 21-08-2001
О ПРОЕКТЕ "ФЕДОРОВ"
Недавно опубликованы фрагменты переписки 1942 года известных математиков А.Н.Колмогорова и П.С.Александрова. Академия эвакуирована в Казань, академик Колмогоров (ему 39 лет) вызван в Москву для консультаций с военными: писем много ("я очень обрадовался твоему письму № 20"); наиболее часто обсуждаемая проблема сформулирована Александровым: "как таинственным образом из овощей, масла и крупы, плавающих в воде, образуется суп".
Колмогоров пишет в Казань: "Самым же удивительным является случай возникновения супа, именуемого… русской культурой XIX века". Он даже указывает время и место возникновения: Царскосельский лицей. В другом письме: "Это в самом деле весьма замечательно, что XIX век, сознавая свое величие в технике, всегда страшно скромничал в остальных отношениях перед античностью, средними веками и даже XVIII веком, а будет, наверное, через тысячу лет светиться как особая яркая точка в мировой истории вовсе не из-за техники". Напомним, что электричество, железные дороги, двигатель внутреннего сгорания — все это XIX век.
Во фронтовых записных книжках А.П.Платонова 1942 года — заметки о Шекспире, электромагнетизме, античном искусстве.
Платонов также указывает на Царское Село — дуэль Пушкина и Чаадаева в Демутовом трактире.
По-видимому, все началось именно с Чаадаева. Восемнадцатилетним он надевал белую рубаху, готовясь к верной смерти на Бородинском поле, сражался под Кульмом, вошел в Париж. Строчки Чаадаева "Уж я с другим обручена! Уж я другому отдана!" из повести в стихах, опубликованной им в 1828 году (слова Екатерины Александровны Щербатовой, "прекрасной кузины", "Катеньки", обращенные к Чаадаеву) и отпечатанной в типографии императорской медхирургической академии по разрешению цензора Сергея Аксакова, стали ключевыми в Русском Каноне. (Чехов — Суворину: публика, слушая оперу "Евгений Онегин", плачет, когда Татьяна пишет свое письмо, "которое я люблю нежно". Восьмая глава Онегина с письмом Татьяны опубликована в 1832 году).
Он разъясняет дамам в гостиных, что проповедь, переданная в Писании, была обращена к присутствовавшим. При записи текстов пропали интонации и потребовались толкования. Постепенно они принимали местную и современную окраску. Слова лишились силы и авторитета. Под бессмертием стали воображать жизнь после смерти.
Он говорил: фактов давно уже больше, чем нужно, народы рассказали почти все свои предания, в истории уже больше нечего делать, как размышлять. "В нынешних книгах нет ответа на сокровенные вопросы человечества… Я их читал" ("Ученик лицея").
Толкования — это выбор и группировка фактов. Если в истории действительно скрыто важное поучение, на него укажут другие способы группировки известных фактов, чем дальнейшее их накопление.
Всякая философия по необходимости заключена в роковом круге без исхода. Ни один философ древности не пытался представить себе общества без рабов и не находил никаких возражений против рабства. Аристотель утверждал, что люди родятся: одни — чтобы быть свободными, другие — чтобы носить оковы.
Философ называет богом закон, гармонию, вселенную, не зная, что еще, потом говорит: божества нельзя постигнуть,— мудрено ли? Задача наша скромнее: раскрыть не то, что содержится в философии, а скорее — чего в ней нет. А пока вся человеческая мудрость заключена в этой страшной насмешке бога в Ветхом завете: вот Адам стал, как один из нас, познав добро и зло.
Если в истории действительно скрыто важное поучение, то когда-нибудь люди должны прийти к чему-нибудь определенному. Смутное сознание говорит мне, что скоро придет человек, имеющий нам истину времени. Христианское бессмертие есть жизнь без смерти. А совсем не то, что обыкновенно воображают: жизнь после смерти.
Так и оказалось. Уездный учитель географии из Богородска, рассмотрев 288 решений вопроса о цели жизни, предлагавшихся ветхими людьми, а также современные представления ученых и полуученых, и перегруппировав известные факты, пришел к заключению, что источник зла — не в общественном устройстве, не в природе человека, а вообще в природе: в ней господствуют законы случайного блуждания, ведущие к вырождению и вымиранию; они и есть главный источник зла.
Он поставил под сомнение "закон борьбы". До этого считалось, что немецкий философ Гегель, сидя в кабинете, доказал: всякий тезис имеет своего врага в антитезисе. После долгой борьбы они мирятся в синтезе; для того, чтобы начать новую борьбу с новым антитезисом, от него родившимся. Уездный учитель предположил, что наша цивилизация — результат сочувствия, а не борьбы: всякий родившийся непременно бы умер, если бы о нем не позаботились, не позаботились о сохранении его жизни.
Не очевиден и сам факт существования категории "законов, независимых от нашего сознания" (включая, скажем, законы Ньютона), а смерть, возможно,— наследственное эпидемическое заболевание. Мы живем в мире, в котором прошлое так же непредсказуемо, как и будущее. Может, мы и летали, и плавали, а потом пошла узкая специализация. Мы вырождаемся. Разучившиеся летать стали рыбами.
В масштабе нашей сегодняшней человеческой жизни вчный двигатель, перпетуум мобиле — не химера, а реальность. На принципе вечного движения основано все: и бег времени, и бег Земли вокруг Солнца, и бег Вселенной. Когда же ученые говорят о миллиардах лет, это — научный фольклор: речь идет о решениях уравнений, коэффициенты которых определены по достоверным событиям, однако правомерность столь далекой экстраполяции никак не обоснована, а сами уравнения (иногда и достоверность событий) — сомнительны.
Мы можем, конечно, верить, разъяснял он ученикам (среди них был К.Э.Циолковский), что земля — это небольшая звездочка, и солнце — звезда, но мы всему этому лишь верим; не управляя движением земли, мы не можем убедиться в действительности этого движения, мы лишь предполагаем его.
Учитель географии предложил признать целью человечества достижение бессмертия (а значит, и — воскрешения всех предшествующих поколений).
Совершенно неважно, возможно ли осуществление проекта. Это — правильная постановка вопроса, оптимальная стратегия по снижению разрушительных тенденций: межнациональной, религиозной, классовой, сословной напряженностей, пронизанных "законом борьбы".
Сама идея — изобретение, родственное компасу. Поставив целью воскрешение погибших от смерти, мы узнаем, в какой степени мы способны управлять процессами случайного блуждания.
Учитель поделился своими размышлениями с поручиком артиллерии, защищавшим Севастополь от неприятеля в Крымской войне. Его рассказ об обороне Севастополя был опубликован в журнале "Современник" без подписи автора; отставной ротмистр Чаадаев писал о нем члену Правительственного сената А.Я.Булгакову: "Вот это добротный патриотизм, из тех, что действительно делают честь стране, а не загоняют ее еще дальше в тупик, в котором она оказалась".
Поручик признал, что перемена понимания смысла жизни не только не невозможна, но, напротив, только она и может вывести людей из тех бедствий, от которых они страдают. И что перемена эта неизбежно рано или поздно должна свершиться. Однако было много пунктов, по которым они не договорились. Л.Н.Толстой объявил "Фауст" Гете подобием искусства, так как оно не связано с чувством, а создано по образцам, Федоров же считал "Фауста" плохим искусством, передающим ничтожные чувства. После чего Толстой погрузился в многолетние размышления, обдумывая, что же это такое — искусство. Впрочем, оба не признавали "Божественной комедии". Не понимали Дантова счастья, при котором грешники осуждаются на вечные муки, а праведники — на созерцание этих мук.
Толстой обнаружил, что красота понимается учеными по-разному. Одни считали, что красота заключается в целесообразности, другие — в симметрии и пропорциональности, полезности или гладкости; в различных соединениях этих начал или в гармонии частей; в порядке частей во взаимном отношении между собой и в их отношении к целому; или в единстве разнообразия. Гегель, сидя в кабинете, открыл, что красота есть просвечивание идеи сквозь материю.
То, что еще недавно казалось абсолютным: "красота спасет мир"— стало сомнительным. Мир идет другой дорогой, красота уже давно отделена от добра. А пока, по мысли одного врача, уроженца Таганрога,— спасение лишь в отдельных людях, разбросанных там и сям.
После пятнадцатилетних раздумий Лев Толстой пришел к выводу, что искусство не есть проявление таинственной идеи, красоты, Бога, а — средство общения людей; оно имеет ясную определенную цель — понять другого человека. Теории искусства, основанные на красоте, есть не что иное, как признание хорошим того, что нравилось и нравится узкому кругу людей,— паразитному меньшинству. Определив сущность искусства: "радоваться чужой радости, горевать чужому горю, сливаться думою с другим человеком" — он обозначил проблему "понять другого" как главную. Федоров не согласился с Толстым.
Он сказал: сам человек — не создание только природы, но и произведение искусства. Понять другого — недостаточно. Какое может быть наслаждение в знании? Пусть знание доступно для всех, в чем же наслаждение? Все будут видеть беспощадную, смертоносную борьбу всех против всех, можно ли наслаждаться таким адом? Федоров перестал бывать у Толстого и объяснял это неловкостью, которую он чувствовал: "Вы травоядный, я тоже могу есть траву. Но когда мы едим траву, то этим, как будто, обличаем ваших домашних, которые едят мясо, а ваши домашние обличают нас".
Наука, религия, искусство — все разрушало хрупкое сочувствие между людьми. Религии, соединяя некоторых людей между собой, отделяли их от других людей, служили источником враждебности к ним. Ученые сокрушались, что люди не могут жить в мире. На деле же, чем бы они ни занимались, чистым или прикладным знанием, они способствовали усилению вражды.
Роль науки (особенно "фундаментальной") крайне преувеличена. Запись в дневнике Колмогорова (1943 год): "В каждый данный момент существует лишь тонкий слой между "тривиальным" и недоступным… Заказная прикладная задача поэтому в большинстве случаев или решается тривиально, или вообще не решается".
Возможно, в это в раннее сентябрьское утро ("под солнечными лучами тает иней на соседних крышах") он вспоминает о своей статье 1940 года.
Там говорят о роли случая в явлениях наследственности, Колмогоров писал: "Серьезный спор может идти между такими двумя точками зрения:
— гипотеза независимости в большинстве случаев является хорошим первым приближением к действительному положению вещей (сторонники менделевской и моргановской генетики);
— селективное оплодотворение и неравная жизнеспособность играют всюду столь решающую роль, что рассмотрения, опирающиеся на гипотезу независимости, для биологии бесплодны (школа акад. Т.Д.Лысенко)".
Анализируя одну из экспериментальных работ, где сделан вывод о неприменимости менделевской теории из-за значительных отклонений от нее, Колмогоров показывает, что полученные в экспериментах отклонения (из-за недостаточного количества экспериментальных данных) нельзя считать значительными. Статья Колмогорова была "тривиальной", она разъясняла непрофессионалам (нематематикам) особенности использования математического аппарата при анализе экспериментальных данных. Однако Колмогоров, как это часто случается, повышает ранг своей статьи: он пишет, что рассматриваемый экспериментальный материал "оказывается блестящим новым подтверждением законов Менделя". После этого "серьезный спор" уже невозможен; здесь "чистое знание" — инструмент для возбуждения вражды.
В "Вестнике Российской Академии наук" недавно опубликован отчет академика В.И.Арнольда (ученика Колмогорова) о последнем международном математическом конгрессе в Берлине. Вот первый абзац: "Вся математика делится на три части: криптографию (оплачиваемую ЦРУ, КГБ и другими подобными организациями), небесную механику (поддерживаемую ракетчиками и НАСА) и гидродинамику (финансируемую ведомствами, связанными с атомными подводными лодками)". А мы-то думали, что математика делится на алгебру и геометрию. Колмогоров — Александрову: "математика... состоит не только из теорем, а из совместного биения сердец". Сердце Арнольда бьется в такт с финансирующими ведомствами.
Сенсацией конгресса стал доклад американского математика Слоэна, посвященный решению проблемы Кеплера о пушечных шарах. Сущность ее в том, чтобы найти лучшую упаковку шаров. Кеплер предположил (400 лет назад), что самая естественная укладка шаров, слоями друг на друга, дает наиболее плотную упаковку, однако многочисленные попытки доказать это до сих пор оставались неудачными. Хотя доказательство до сих пор не опубликовано, да еще и зависит от того, не было ли сбоя компьютера в процессе длительных вычислений. Слоэн утверждал, что проблема Кеплера теперь решена. Если это утверждение верно, пишет Арнольд, то проблема Кеплера окажется еще одной знаменитой математической проблемой, решенной компьютером так, что человеку невозможно ни понять, ни проверить полученные компьютером доказательства.
Утверждение ,что "изгнание доказательств из школьного обучения превращает население страны в стадо из легко манипулируемых безответственными политиками граждан, не способных отличить правильное рассуждение от неубедительного",— в устах Арнольда звучит неубедительно.
В XIX веке изобретается электричество, строятся первые электростанции. Потом приходит время фундаментальной науки. С начала ХХ века она считает его результатом направленного движения электронов, но это неизвестно. Оказалось, что электроны движутся медленно, а лампочка загорается сразу. Приходится считать, что быстро перемещается волна в электронном газе.
И вот, наконец, все формулы написаны, коэффициенты согласованы. Однако обнаруженное в конце 80-х годов явление высокотемпературной сверхпроводимости не объясняется ни одной из теорий электричества. Академик В.Л.Гинзбург, тот самый, который вместе с Л.Д.Ландау опубликовал в 1946 году гнусное письмо (правильная ссылка: ЖЭТФ, 1946, т.16, вып.3, с.246; везде дается искаженная ссылка и всегда на 1949 год), имевшее известные последствия ("Ландау и другие", "Завтра", №17, 2000), пишет в "Успехах физических наук" (№6, 2000), что он совсем не удивлен, что мимо этого явления прошел Ландау, но его, Гинзбурга, заслуги все равно должны быть учтены.
Платонов делает вывод, что наука занимается лишь систематизацией экспериментальных данных, формальными отношениями, поверхностью вещей и явлений; а электричество, скорее всего,— легкий неуловимый дух любви.
Говорит директор Института ядерной физики РАН в Гатчине А.А.Ансельм: свет несет некоторую энергию, которая, согласно специальной теории относительности, эквивалентна массе и потому должна так же притягиваться к земле, как и мячик; изменение энергии света эквивалентно изменению его частоты; поднимаясь в гравитационном поле, свет должен уменьшать свою энергию, а следовательно, и частоту; "В 1962 году описанный эффект действительно наблюдался: частота света, испущенного у подножия башни и зарегистрированного наверху водокачки, оказалась чуть меньше частоты точно такого же источника, помещенного на вершину водокачки. Разница эта ничтожна, но наблюдаема".
Что же отсюда следует? Без теории относительности ни одно устройство не было бы другим. До 1962 года экспериментальных свидетельств теорий, преподаваемых многие десятилетия, не было.
В истории, политэкономии ситуация не лучше — "веками нагроможденные и всеми силами изобретательности ума поддерживаемые постройки лжи по каждому из самых существенных вопросов жизни" (Л.Толстой).
История существует, как памфлет: тени умерших вызывают только для того, чтобы свидетельствовать в пользу какой-нибудь частной мысли, что конституция (или Федерация) — суть благо; "такая история есть профанация", "имен умерших не следует употреблять всуе" (Федоров). Политэкономия в течение последних столетий пытается доказать, что грабеж перестал быть единственным источником накопления. Сегодня метод установления себестоимости основных видов сырья — бомбометание. Допускаются небольшие отклонения от назначенных цен (под неослабным контролем номерного флота), носящие рыночный характер, поэтому вся система отношений считается рыночной; бомбардировки Хиросимы и Нагасаки — "торжество американского гения, великое деяние самого мирного, самого боголюбивого народа на земле" (Платонов).
Сначала кто-то изобретает колесо, а потом фундаментальная наука несколько тысячелетий доказывает замечательные свойства колеса. Сначала внедряется методика установления себестоимости, а потом ученые формулируют закон себестоимости, независимый от нашего сознания.
Иллюстрацией того, чем является нынешняя Российская Академия наук, является решение Президиума РАН, опубликованное в "Вестнике РАН" №4, 1999, с.379): "Разрешить Институту проблем экологии и эволюции им. А.Н.Северцова РАН израсходовать за счет сметы Института до 1500 руб. на проектирование, изготовление и установку памятника-надгробия на могиле академика В.Е.Соколова, похороненного на Троекуровском кладбище (г.Москва); до 500 руб. на проектирование, изготовление и установку мемориальной доски в здании Института... со следующим текстом: "В этом здании с 1967 по 1998 г. работал выдающийся ученый-биолог, академик Владимир Евгеньевич Соколов".
Трудности страны, Академии здесь ни при чем. Это — размягчение мозгов; не в ругательном, а в прямом смысле, наследственная болезнь фундаментальной науки. Академик Раушенбах говорит о С.П.Королеве; он, конечно, не был ученым, он был полководцем. Таково представление Раушенбаха о науке. Когда-то математик Монж по просьбе Наполеона вывел демократию из геометрических соображений; академик Раушенбах всегда готов вывести, что угодно, из чего угодно. "Ученый или философ отнюдь не высшая ступень, не идеал человечества, а только его одностороннее, уродливое развитие" (Федоров).
Толстой в трактате об искусстве пишет: мы извратили понятие науки. Настоящая наука в том, чтобы узнать, чему должно и чему не должно верить; как учредить половые отношения; как воспитывать детей; как пользоваться землей, как возделывать ее самому без угнетения других людей; как относиться к иноземцам; как относиться к животным.
Даже принцип антропности (в мире все происходит так, а не иначе, потому что мы есть!) — предмет особой гордости физики ХХ века, сформулирован Федоровым еще в позапрошлом веке, но насколько иначе: "нет вражды вечной, устранение же вражды временной составляет нашу задачу". Вот с этой формулировки и начинается настоящая фундаментальная наука, она выходит из кабинета, в ее становлении и развитии появился элемент упорядоченности. Принцип антропности физика-теоретика в сочетании с обязательным законом борьбы, этот суп — несъедобен.
Названия статей и книг главного научного сотрудника Института мировой литературы РАН С.Семеновой: "Философия общего дела", "Московский Сократ". Федоров писал: "Скульптор Сократ, бросив свое ремесло, стал философом, т.е. от обожания идолов перешел к обожанию идей. И это обожание в его ученике, Платоне, перешло в идеолатрию, в безумное отделение мысли от дела".
Учение Федорова, конечно, нельзя назвать научным, пишет С.Семенова в предисловии к изданию его сочинений 1982 года, слабые стороны его очевидны: сильная религиозно-христианская окрашенность, непонимание объективных законов общественно-исторического развития, закономерностей классовой борьбы. Сейчас она призывает радикально очиститься от атеизма.
Федоров — еретик. Он "не видит" различий между религиями, у него верующий и неверующий неразличимы, а — одинаково дороги. Он говорит: Евангелие — программа объединения, которая не выполняется; истинная религия одна — это культ предков. Допускать возможность более чем одной религии равносильно отрицанию религии; терпимость, говорящая, что все религии истинны, указывает на равнодушие, признает ненужность религии; веротерпимость — это терпимость ко вражде и розни. "Философия общего дела", "московский Сократ" — это маленькая месть философов Федорову.
А тут еще врач, уроженец Таганрога, возвратившись из путешествия на Сахалин, объявил, что китайцы, добродушнейший народ (он ехал с Суном по Амуру в одной каюте), вряд ли когда-нибудь примут православие. И что крайние точки зрения: "есть Бог", "нет Бога" — неоправданно оптимистичны, а неверие вовсе не означает, что все позволено. Сам же, природный оптимист, он выразил уверенность в решении подобных вопросов уже в ближайшие десять тысяч лет. На что учитель географии возразил: так долго ждать нельзя. Усвоив дарвинизм, человечество уничтожит себя до этого волнующего момента.
Таганрожец изобрел способ говорить пошлости безнаказанно. На вопрос, почему студенты идут в революцию, он обычно отвечал: так им легче нравиться женщинам. Русский философ Дм.Галковский правильно написал, что Чехов, с его гоголевской неспособностью к самостоятельному творчеству,— трусливый, занудливый и аккуратный идиот Беликов. Человек в футляре. А один литературный власовец обнаружил, что в чеховской "Агафье" "в потемках рассказчик видит подробности чувств на лице и в жестах. Этого — нельзя"!
"Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда",— так герой первого напечатанного рассказа Чехова определяет суть всякой научной и религиозной системы. Отставной урядник Войска Донского Василий Семи-Булатов печалится о невозможности доказательства непротиворечивости формальной системы средствами самой системы; оставляя открытым вопрос об аксиоматике, лежащей в основании нашего мира.
"Этого не может быть, потому что не может быть никогда — "как известно, этот довод приводит многих в наибольшую ярость, а между тем он абсолютно правилен",— пишет Ансельм ("Звезда", №1, 2000, с.207). Он считает это главным вкладом теоретической физики ХХ века в философию, в то время как традиционные философские подходы безнадежно дискредитированы (ссылка на Семи-Булатова опущена). Или философская проблема, например: "В чем смысл жизни?" Многим кажется, что это очень правильный и важный вопрос. На самом же деле, "новая философия", которую я назвал "философией теоретической физики", просто откажется от его обсуждения... В конечном счете, каким образом мы намерены ответить на поставленный вопрос? Какие конкретные действия (эксперименты!!) предпринять, чтобы на него ответить? Эта сторона просто не обсуждается. Вместо этого написаны, конечно, сотни книг, в которых смысл жизни увязывается с туманной потребностью человека к "добру" и т.д.
Ответ на вопрос (смысл жизни — в решении задачи воскрешения) и конкретные действия (эксперименты по управлению процессами случайного блуждания и создание методики воспитания человека, направленной на развитие органов чувств) обсуждается уже около ста лет и это неизвестно только теоретическому физику. Чаадаев: "Для того чтобы стать достоянием человечества, идея должна пройти через известное число поколений; другими словами, идея становится достоянием всеобщего разума лишь в качестве традиции". Именно этот процесс и идет. Мы этого не замечаем, как не ощущаем вращения земли, покупая сливочное мороженое. Если она вращается.
В октябре 1920 года в "Воронежской коммуне" рабочий без специальности Платонов, а теперь электрик, объявил, что человечество стоит перед великим и коренным изменением своей души. Как ему удалось выяснить, переломы, меняющие сущность человека, происходят раз в полторы-две тысячи лет.
Тогда же говорили, что микроб этот занесен в Воронеж стариком в кацавейке, приезжавшим в отпуск из Москвы, где с 1874 года бывший богородский учитель служил в румянцевском музее (позднее называвшемся Ленинской библиотекой). Там он прочел все книги и собственноручно составил первый каталог библиотеки музея. На обороте каждой карточки им было изложено краткое содержание книги.
Останавливался он обычно в пригородной слободе Троицкой у некоей Веры Матвеевны. Трижды в день его можно было видеть направляющимся на реку купаться. Зафиксировано около десяти его приездов в Воронеж, где он провел в общей сложности около двух лет. Именно здесь и состоялось первое публичное изложение его идей: 20 июля 1897 года местная газета "Дон" публиковала точку зрения известного писателя Достоевского по поводу "воскресенья прежде живших предков", изложенную им в письме от 24 марта 1878 года городскому судье третьего участка надворному советнику Н.Петерсону, племяннику известного поэта Н.Огарева, с обширным предисловием самого старика. В нем Федоров писал о себе: "В письме идет речь о каком-то неизвестном мыслителе, которых ныне так много на Руси и до которых нам нет дела". Позднее он жалел об этой публикации: в предисловии не было достаточной ясности, что в проекте "нет ничего мистического".
Устройство новой души явлено нам Платоновым, таинственным образом ухитрившимся родиться в том же XIX веке. Чувство "другого" Платонов развил до такой степени, которая изменяет сущность человека. Вид человека возбуждал в нем вместо убеждений — чувства. "Ненавидишь, отрицаешь человека только издали, а потом, как увидишь его морщины, переменчивое выражение жизни, конкретность, так ничего не можешь, станет стыдно".
Собственно, люди жить еще не начинали. Какая жизнь?! У матери в утробе лежишь — себя не помнишь, наружу вышел — живешь в избе, как в каземате, света не видать, а помер — лежи смирно и забудь, что ты был.
Жили в трудовом забвении; ждали перемены жизни. Любили пожары, наводнения. Строить старались непрочно и ненавечно. Чтобы не жалко было, когда погорят. Повсюду было тесное место: утроба, каземат да могила. Одно беспамятство.
Потому и наука еще не начиналась. И искусство. "Прощайте и любите меня", "храни меня в своем сердце",— так обычно оканчивал Гете свои письма к жене. Простые трогательные слова. Однако сейчас мы уже понимаем, что время любви к себе безвозвратно уходит; проституция прочней такой любви и такой культуры.
В 1983 году Колмогоров напишет, что, говоря о случайности, мы имеем в виду те явления, в которых мы не обнаруживаем закономерностей, и что вообще говоря, нет причин предполагать, что случайные в этом смысле явления подчиняются каким-то вероятным законам. И что возникает проблема применимости математической теории вероятностей к явлениям реального мира. "Поскольку случайность определяется как отсутствие закономерностей, прежде всего следует определить понятие закономерности". А ведь еще сорок лет назад все казалось значительно более простым.
Электричество, двигатель внутреннего сгорания, открытие месторождений нефти в ХХ веке дали мощный толчок Научной утопии, что свобода от морали, борьба между людьми за вещь приведут человечество к счастью.
Время подобных утопий миновало настолько безвозвратно, что теперь было бы прямо глупостью впадать в эти былые причуды человеческого ума. ХХ век — особая точка, не позволяющая экстраполяции на будущее; сегодня удовлетворение потребностей на уровне "культурных стран" истощило бы земные ресурсы за несколько лет. Собственно, освоен только один тип деятельности — эксплуатация природы. Она дает сырому материалы все более и более красивый вид. В таком виде материал способен в высшей степени возбуждать и усиливать вражду; скоро бомбы будут падать часто и постоянно, люди привыкнут к ним и перестанут их слышать. Жизнь снова покажется тихой, а смерть от осколка бомбы обычной и естественной.
P.S. Эти заметки написаны в 1991 году для газеты "День" и погибли во время разгрома редакции в 93-м. Я добавил материалы, почерпнутые мной из "Вестника РАН" и "Звезды", валявшихся на скамейке автовокзала в Ракитном, где я ждал автобуса до Белгорода.