ТРУДНЫЙ ПУТЬ К “ЗИЯЮЩИМ ВЫСОТАМ”

Author: Ольга Зиновьева
ТРУДНЫЙ ПУТЬ К “ЗИЯЮЩИМ ВЫСОТАМ” (Отрывок из книги “Александр Зиновьев. Творческий экстаз”)
32(401)
Date: 07-08-2001
СУДЬБА АЛЕКСАНДРА ЗИНОВЬЕВА как писателя поразительна, можно смело утверждать — уникальна. Впрочем, все, связанное с жизнью и творчеством этого генератора мыслей, — независимо от сферы приложения его силы и таланта, идет ли речь о Зиновьеве-мыслителе, о Зиновьеве-художнике, о Зиновьеве-социологе, о Зиновьеве-логике, о Зиновьеве-поэте,— поражает. Поражает размерами личности, потрясает качеством и объемом продукции его лаборатории мысли, восхищает смелостью и новаторством. Независимо от вашего отношения к творчеству этого человека-легенды, вы его с неизбежной необходимостью назовете личностью, адекватной эпохе синтеза культуры и науки, личностью эпохи Ренессанса.
Известно уже, что свое первое литературное произведение он опубликовал в 1976 году, когда ему было почти 54 года. В таком возрасте обычные, "нормальные", писатели уже подводят итоги своей многолетней творческой деятельности, издают многотомные собрания сочинений, учат других литературному уму-разуму, а то и вообще завершают свою писательскую деятельностью. А Зиновьев только начинал. Обычные писатели входят в литературу постепенно, шаг за шагом накапливая мастерство, смелость и известность. Александру Зиновьеву уже его первый роман принес сенсационную мировую известность. Как писали в западной прессе тогда, 25 лет тому назад, Зиновьев, как метеор, вырвался на высоты мировой литературы, положив начало новому литературному жанру, новаторскому как по изобразительным средствам, так и по мощнейшему содержанию его победоносного романа. Сам Александр Александрович назвал этот жанр социологическим по содержанию и синтетическим по форме и по средствам. Книга эта (я имею в виду, конечно же, "Зияющие высоты") была молниеносно переведена более чем на два десятка иностранных языков; число статей, теле- и радиопередач, посвященных ей, было просто практически невозможно сосчитать. Какой эффект она произвела в душах и умах людей, живших и работавших в сложное и противоречивое время, о котором сейчас никак не могут договориться — каким его считать: революционным взлетом или черным провалом!
Александр Зиновьев утверждает, что он стал писателем в силу стечения обстоятельств, случайно и даже поневоле. Я могу согласиться с таким утверждением лишь отчасти, да и то в том смысле, что в советских условиях он не имел никакой возможности реализоваться в качестве писателя, а профессиональная работа в сфере логики и методологии науки — в Институте философии Академии наук СССР и в МГУ — не оставляла ему буквально ни минуты для литературной деятельности. Оказавшись в эмиграции на Западе, с глубоким почтением признавшем за ним этот статус большого русского писателя, он зарабатывал на жизнь, подтверждая это высокое звание, в силу сложившихся жизненных обстоятельств, на протяжении почти 21 года сочиняя социологические романы, повести, рассказы, поэмы и стихи и занимаясь драматургией. В связи с вышесказанным мне хочется упомянуть еще одно, принципиально важное обстоятельство, характеризующее позицию Зиновьева-писателя на протяжении его жизни в эмиграции. С самого начала он осознанно занял позицию абсолютной независимости от каких бы то ни было фондов, грантов, стипендий, какими бы привлекательными и объемными они ни были. Принципиальная независимость, всегда и во всем, что и гарантировало неограниченную и бесстрашную свободу действий и независимость суждений Александра Зиновьева во всем его необъятном творчестве. Независимость во что бы то ни стало. А сегодня это — мало кому доступная привилегия рыцаря без страха и упрека.
МЫСЛЬ О КНИГЕ у него появлялась не раз и до этого. Помню, однажды, когда мы жили в однокомнатной квартире на улице Вавилова и когда нашей дочери Полины еще и на свете не было, он предпринял попытку в этом духе, но она не удалась — наверное, не доставало целого ряда условий, не сложились те исключительные обстоятельства, когда "сегодня рано, а послезавтра уже поздно", а главное — не было внутреннего убеждения, решимости начать дело и полной уверенности в том, что удастся создать нечто особенное. Теперь же эти условия были налицо, а потребность высказаться подмяла под себя все остальные соображения и отмела всякие сомнения. У него и название было для задуманной книги: "Зияющие высоты". Он носил его в себе еще с 1945 года, когда начал интенсивно заниматься литературным творчеством. Название, ставшее после публикации книги нарицательным и воспринимавшимся читателем как адекватное определение Советского Союза, он образовал из выражения "сияющие высоты", к которым нас, советских людей, заселивших одну шестую часть Земли и продуктивно снабжавших исторически-политически-социальное пространство вокруг нас такими плакатными и кумачовыми перлами, неутомимо призывали наши мудрые и бдительные вожди-руководители, которые точно знали, чем лучше всего заполонить сознание людей, не всегда согласных с реальностью.
1974 год — год написания Александром Зиновьевым "Зияющих высот". Книга захватила его целиком и полностью, захватила и меня. Одержимость и опаленность дыхания — вот, пожалуй, наиболее точное определение тому состоянию, в котором мы находились тогда. Это было как наваждение, это было выше наших сил, мы оба были абсолютно подвластны тому стремительному, властному потоку, который потом определился как КНИГА. Александр жил ею, дышал ею, думал о ней, мысленно и на бумаге отдельными штрихами, словами, обрывками фраз, стенографическими значками и логическими символами помечая мысль, сюжет, идею и образ этого грандиозного построения. На работе, дома, в пути, в гостях, на прогулке с Полинкой (ей не было и трех лет). До сих пор я поражаюсь одному: как наше окружение по сути не заметило, просто-напросто проморгало это наше лихорадочно-психологическое состояние? Александр работал днем и ночью, ощущение было такое, словно долго сдерживавшаяся лавина мыслей ("литературная пауза" длилась все же почти тридцать лет!) вдруг прорвала плотину и устремилась неудержимым потоком на бумагу… Набросанные куски, отрывки, порою — строчки, он читал мне, если они были уже записаны, а часто диктовал мне, диктовал, принимая горяченную ванну. Уму непостижимо, как он выдерживал эту температуру воды — практически кипяток. Теперь, после трех с лишним десятилетий совместной жизни, я этому удивляюсь меньше, хотя он остается верен этой своей привычке и сейчас, когда ему необходимо сконцентрированно и напряженно поработать над какой-нибудь особенной идеей. А так как мозг этого удивительного человека — генератор мыслей — работает неутомимо, перелопачивая и выдавая на-гора результаты, которых хватило бы на творческую деятельность десятков людей, то можно понять, почему он по крайней мере через день проводит десять-пятнадцать минут в брутально-горячей воде: эта процедура помогает ему, по его выражению, "расширить мозговые пазухи". Случалось, он диктовал мне глубокой ночью, и я при этом не протестовала: рождалось нечто необыкновенное, и мое участие в этом процессе превращало мою жизнь в жизнь избранную, возвышенную, исключительную. Сан Саныч, как к нему обращались студенты, сказал как-то об этом периоде, что он лично переживал его так, как будто это был его последний боевой вылет на штурмовку важнейшего объекта противника (сравнение понятно, если вспомнить, что во время войны он был летчиком штурмовой авиации).
В общей сложности Александр на написание книги потратил где-то около полугода, но если бы он растянул этот процесс на более длительное время, то почти со стропроцентной уверенностью можно было бы утверждать, что тогда ни писатель, ни социолог Зиновьев на свет не появился бы. Какому стукачу, коллеге, знакомому пришла бы в голову мысль, что за такой блитц-срок может быть написана ТАКАЯ книга? Они прозевали рождение феномена Зиновьева, хотя сражались с ним с 1939 года. Если бы они предположили такое развитие сюжета, то уж наверняка бдительное советское общество сделало бы все от него зависящее, чтобы помешать этому. Поэтому триумфальное появление "Зияющих высот" было полной неожиданностью для всех, включая профессиональную среду, диссидентов, эмигрантов, советологов, кремленологов и саму советскую власть. Всего несколько человек знали о частях, главах некоей рукописи. Единственным читателем, соучастником, сопереживателем и критиком во всем грандиозном объеме этого явления с самого начала до выхода "Высот" в свет в силу обстоятельств, связавших нашу жизнь вплоть до сегодняшнего дня, довелось быть только мне. Какие чувства я испытывала и испытываю и сегодня — можно догадаться. Да я их в общем-то и не скрываю.
УСЛОВИЯ, В КОТОРЫХ ПИСАЛИСЬ "Зияющие высоты", в значительной мере определили форму книги. От начала до последней точки не могло быть уверенности, что удастся написать большую книгу: ведь процесс создания мог быть прерван в любую минуту — и, кстати, не по нашей воле. Каждый фрагмент писался так, что, случись нечто непредвиденное, он смог бы стать последним. Потому книга получилась как бы сборник из нескольких самостоятельных (из пяти) книг, и каждая из них, в свою очередь, как подсборник или альманах, куда входили короткие произведения — новеллы, очерки, фельетоны, памфлеты, анекдоты, стихотворения. Сюжет в общепринятом, обычном смысле тут роль играл второстепенную. Единство же тексту придавали стройность и последовательность идей и персонажей, стиль языка, вектор и раскручивание мысли, сам способ мышления автора.
Считаю необходимым добавить следующее, немаловажное, замечание. Зиновьев писал сразу, без исправлений, как есть, как изливалось и вырастало в объемный поток первого романа XXI века, — так назвала его восторженная пресса 25 лет назад. Всю редакторскую, критическую, корректорскую работу приходилось делать мне, причем — в ходе перепечатывания рукописи: ни до, ни после у меня не было физически и фактически времени на это, т.к. все тут же уходило из нашей квартиры, где нельзя было хранить ни строчки.
В начале 1975 года книга была закончена в том смысле, что, по нашим представлениям, было уже достаточно много подготовлено материалов для той самой КНИГИ. Все части рукописи были уже за рубежом и, как нам казалось, находились в недосягаемости для КГБ. Черновики мы все уничтожили, что потом обошлось нам в несколько месяцев тяжелых переживаний, поскольку судьба рукописи, переправленной на Запад, нам была долго неизвестна.
Что же это была за книга, которую писал Зиновьев и которая получилась в результате на деле? С самого начала мы держали в голове мельчайшие детали замысла и его исполнение, мы хорошо знали характер книги и ее особенности, поэтому то, что получилось на деле, точно соответствовало тому самому начальному замыслу.
О "Зияющих высотах" после их публикации появилась огромная литература. Удивительно, однако, то, что самая главная их, именно литературная, особенность, как правило, выпадала из поля внимания. В качестве исключения можно сослаться на работы уже выше упомянутого английского ученого Майкла Кирквуда и отечественных авторов Карла Кантора, Леонида Грекова и Владимира Большакова. Карл Кантор возвращался к творчеству Александра Зиновьева неоднократно, всегда находя какие-то новые особенности, привлекавшие его новизной и яркостью, искренне отдавая должное огромному таланту и глубине мыслей писателя-современника, часто видя в работах Зиновьева именно то, мимо чего проходили критики-профессионалы. По скромным подсчетам, К. Кантор написал где-то около дюжины блистательных со всех точек зрения статей, предисловий и послесловий к произведениям Александра Зиновьева.
Я хотела бы добавить несколько слов именно о литературной особенности творчества Зиновьева. Когда Александр начал писать "Зияющие высоты", к этому времени он имел за плечами более пятидеяти лет жизненного опыта, богатый опыт литературного фольклора и научной работы, да еще плюс к тому разработанную теорию советского общества. Были, правда, некоторые колебания: писать ли научный трактат или литературное произведение. Но колебания отпали сами собой: начав писать практически, Александр стал писать и то и другое одновременно. Не параллельно роман и трактат, а в одном и том же тексте, вернее — один и тот же текст стал писаться и как научный трактат, и как художественное литературное произведение. Как в самом Зиновьеве совместились два творческих начала, казавшиеся (и считавшиеся) принципиально несовместимыми, так они и слились во единое в его произведении.
Александр сознательно писал роман, но роман особого рода — социологический. Надо сказать, что отношение социологического романа Зиновьева к социологии как науке похоже на отношение исторического романа к науке истории или психологического романа к науке психологии. Но в случае с "Высотами" дело не так обстояло, будто независимо и до него уже существовала социологическая наука о советском обществе, и от Зиновьева якобы требовалось лишь использовать ее результаты в романе. Не было вообще такой науки, но была марксистская теория, которую, как известно, Зиновьев отверг как ненаучную. Опять же были сочинения советских философов, социологов, историков, чью деятельность Александр Зиновьев трезво и беспощадно расценивал как идеологическую апологетику советского коммунизма. Кроме того, были сочинения западных теоретиков, которые он тоже отвергал как идеологически ложное изображение советской реальности. Я хочу особо обратить внимание читателя на тот факт, что научное понимание советского общества как общества коммунистического Александр Зиновьев начал разрабатывать впервые в истории науки сам. Перед ним встала проблема изложения результатов своих исследований в форме, доступной для других людей, и он в качестве таковой избрал особую литературную форму. Он изобрел ее, введя в литературу особый, абсолютно новый стиль языка и мышления, которым он владел высокопрофессионально, — научный стиль образного мышления или образный стиль научного мышления. И первым образцом этого творческого открытия явились "Зияющие высоты". Не ищите, многоуважаемые читатели, предтечу Зиновьева. Но он сам, в свою очередь, породил своим романом огромное количество последователей, заимствовавших, вернее, пытавшихся заимствовать этот стиль, наивно полагая, очевидно, что нет ничего легче подражания с претензией на оригинальность без ссылки на первоисточник. Можно украсть (именно украсть), переписать абзац, страницу, главу, но стиль мышления, атмосфера лаборатории мысли, которая породит потом целую серию литературных шедевров, кроме этого первоисточника,— не поддается бессовестному воровству. Этот первоисточник не поддается подражанию по определению, по совокупности всех тех особенностей научной судьбы и причудливости жизненной линии, кои в своей сложнейшей и неповторимой совокупности и подарили миру феномен Александра Зиновьева. Так вот, повторяю, первой продукцией, первым образцом этого творческого открытия для подражания и заимствования без ссылок, как это будет потом сопровождать все его литературное творчество (что ранее было характерно для логических работ Александра), явились "Зияющие высоты".
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ РОМАН Александра Зиновьева отличается от обычного романа (включая социальные романы, вышедшие из-под пера Достоевского, Толстого, Тургенева, Рабле, Свифта) как по содержанию, так и по изобразительным средствам. Литературными персонажами в нем становятся социальные объекты, определяемые социологическими понятиями, и объективные социальные законы. Люди в нем фигурируют лишь как представители различных социальных категорий, как носители социальных закономерностей и материал их функционирования. А с другой стороны, традиционно литературные средства (образы, метафоры, стихи, новеллы, анекдоты, фельетоны) становятся средствами выражения научных социологических понятий, утверждений, теорий и гипотез. Примеры тому читатель может в изобилии найти во всех литературных сочинениях, опубликованных в этом 10-томнике. Сам автор назвал такое использование разнообразных литературных средств синтетическим литературным методом.
Отмечу еще одну характерную черту литературного метода Зиновьева — спокойное, даже холодное (беспристрастное) изложение идей, как-то незаметно превращающееся в бичующую сатиру. Зиновьев-писатель не разоблачитель: то, о чем он писал, так или иначе было известно. Важно то, как именно он писал об известных явлениях жизни: он изображал их так, что они представали перед читателем в совершенно новом, непривычном виде. Сатира Зиновьева обнаружила особые свойства этого жанра, присущие только этой авторской сатире: она обнажала социальную сущность описываемых явлений, которая сама по себе была такой, что ее правдивый образ выглядел как разоблачение, как сатира, даже как карикатура. Сатира Зиновьева является компонентом особого, зиновьевского "поворота мозгов" (как он иногда выражается), позволяющего отбросить привычное, обыденное понимание и восприятие, отбросить шаблоны и предрассудки. Посмотреть на мир новым, незамутненным взглядом. Этой своей талантливой способностью такого зрения он напоминает мне всегда мальчика из сказки Андерсена "Новое платье короля", который увидел, что король был голым. Зиновьев видит насквозь, видит сущность, видит главное, и от этого его умения видеть так, как не могут видеть другие, становятся до разоблачительной прозрачности очевидными скрытые процессы, хитроумные уловки, коварные затеи. Для многих, так или иначе оказавшихся разоблаченными этой способностью Александра видеть то, что тщательно скрывается от общества, от коллег, от самих себя, он, конечно, неприемлем, неприятен как честный врач, беспощадно ставящий диагноз.
Когда Александр Зиновьев начал писать "Зияющие высоты", в мире уже были широко известны книги Солженицына и десятков других советских и западных авторов, разоблачавших ужасы сталинского периода. Такого рода разоблачениями были переполнены средства массовой информации на Западе, западная пропаганда на Советский Союз, "тамиздат и "самиздат". Писать очередную разоблачительную книгу в духе сочинений этого потока было бессмысленно, тем более что Зиновьев никогда не ходил дорогами, уже протоптанными другими, наоборот — это он всегда выбирал свой путь, по которому потом за ним пытались идти другие. К тому же что касается разоблачения того периода жизни СССР, который обычно связывался с именем вождя всех народов, да к тому же в условиях, когда Сталин был уже мертв, когда уже было позволено и даже в некоторой степени поощрялось критическое отношение к сталинизму, — все это было не в стиле и не в характере Зиновьева. Он был активным антисталинистом, когда это было смертельно опасно, теперь же объектом его критики могли стать не крайности коммунизма, а нормальное, здоровое, развитое коммунистическое общество, каким советское общество стало в брежневские годы, т. е. фундаментальные закономерности реального коммунизма. Наиболее подходящей литературной формой тут мог стать именно социологический роман, который, как потом оказалось, и был наиболее опасной для автора формой. Я имею в виду последствия этого выбора для всех нас.
1975-й и начало 1976 года были для нас на удивление относительно спокойными. Рукопись "Высот" блуждала где-то на Западе. Как нам сообщили друзья, занимавшиеся книгой, все русскоязычные издательства отказались ее печатать. Те куски рукописей, которые успели оказаться в КГБ, были отданы на отзыв рецензентам этого ведомства, которые, как мы узнали позднее, сообщили, что эти сочинения Зиновьева не имеют никакой научной и литературной ценности, что не помешало, впрочем, некоторым из "экспертов" позаимствовать из этих отрывков немало для своих сочинений. Как ни парадоксально, но такие отзывы сыграли для нас и положительную роль: власти боялись не того, что сочинения Зиновьева будут опубликованы на Западе, а того, что — чур меня! — они будут иметь успех. Поэтому отказ русскоязычных издательств печатать "Высоты" был особенно успокоителен для КГБ. И, что уж совсем удивительно, профессор Зиновьев получил разрешение на поездку в ГДР, где были опубликованы его логические книги. В Советском Союзе его наградили даже медалью в связи с юбилеем Академии Наук СССР.
НО 1975 ГОД ПРИНОСИЛ СЮРПРИЗЫ и другого рода: стало известно о пропаже двух частей "Зияющих высот". Восстанавливая их, Александр написал книгу "Светлое будущее", сыгравшую впоследствии столь драматическую роль в переломе нашей судьбы, и сделал черновой набросок для книги "Записки ночного сторожа". Опубликованы они были уже после выхода "Высот" (соответственно, в 1978 и 1979 гг.). "Светлое будущее" вошло во второй том этого собрания сочинений. Книга была переведена на многие языки мира, стала бестселлером, имела огромную прессу, была удостоена ряда литературных премий, включая очень престижную премию "Медичи" во Франции.
Как я уже говорила, наступила "спокойная" пауза. Судьба книги была неопределенна. Александр говорил тогда, что если книга будет напечатана, и ее прочтут хотя бы десять человек, он будет удовлетворен. Я знала с первой строчки, что книга будет иметь огромный успех, мне был очевиден ее невероятный, ошеломительный содержательный и языковый размах. Какими колоссальными литературными потенциями обладал Зиновьев — я чувствовала это, потому и поддерживала его всячески в развитии его необыкновенного таланта, но он еще не ощущал по-настоящему, что в его жизни уже произошел перелом. Вообще-то Александру Александровичу скорее свойственно недоверие к своей звезде, его бывает трудно убедить в очевидности успеха какого-либо мероприятия, связанного либо с его произведениями, либо с грядущими позитивными изменениями в его судьбе. Может, он и прав, может, тут срабатывает древняя китайская хитрость, не сглазить бы, а может (и наверняка это так),— это просто-напросто опыт прожитой жизни, которая была щедра скорее на сюрпризы негативного характера. А пока продолжалась эта "спокойная" пауза, он продолжал заниматься логикой, готовя к изданию на английском и немецком языках книгу "Логическая физика"…
Но вот весной 1976 года нам сообщили, что нашелся издатель, готовый издать "Зияющие высоты". От Александра требовалось дать согласие на это. Мы не спали всю ночь, обсуждая решающую для всей нашей дальнейшей жизни проблему, отдавая себе отчет в том, какими будут последствия этого решения для нас. Уже серел рассвет, когда он после всех "за" и "против" изложил мне свою версию нашей будущей судьбы: если мы принимаем решение — печатать, мы теряем все, чего достигли; его увольняют с работы, заключение или лагеря на 10-12 лет, меня с Полинкой высылают из Москвы; не исключено, что нас обоих лишают родительских прав… И потом он сказал, что право решения в силу соучастия в этом эпохальном сюжете нашей жизни принадлежит мне, и ответственность за семью лежит на мне. Мне решать: печатать "Высоты" или нет. Я задала ему вопрос: "Сможешь ты спокойно после всего этого жить, зная, что "Зияющие высоты" написаны и могут быть напечатаны, но останутся неопубликованной рукописью в твоем письменном столе?" Он ответил: "Нет, не смогу". Не было надобности драматизировать то, что мы и без того прекрасно понимали. Я подвела итог нашему обсуждению: даем согласие на публикацию книги.
Наконец, 26 августа 1976 года западные радиостанции объявили о выходе в свет в Швейцарии в издательстве "L'Age d'Homme" книги русского писателя Александра Зиновьева "Зияющие высоты". По радио о ней рассказал писатель Владимир Максимов, живший в Париже. "Запомните это имя",— сказал он, назвав имя моего мужа.
Так на свет появился писатель Александр Зиновьев. Имя издателя, которому он обязан своим возникновением в литературе, — Владимир Дмитриевич. На плакате, выпущенном по поводу выхода "Зияющих высот" в свет, стояли слова: "ПЕРВЫЙ ПИСАТЕЛЬ XXI ВЕКА".