Авторский блог Владимир Бушин 03:00 26 февраля 2001

“И ТИХО, ТАК, ГОСПОДИ, ТИХО...”

Author: Владимир Бушин
“И ТИХО, ТАК, ГОСПОДИ, ТИХО...” (Сорок дней без Вадима КОЖИНОВА)
9(378)
Date: 27-02-2001
СКОРБНАЯ ВЕСТЬ о смерти Вадима Кожинова настигла меня в тот именно день и час, когда я, листая его книги и последние газетные публикации, готовился писать о нем статью... Мы познакомились в самом конце пятидесятых. Потом, в 1966 году, встречались в кельях Высокопетровского монастыря на заседаниях Общества по охране памятников истории и культуры, куда однажды зимним вечером привел меня Петр Палиевский… И с тех, почти мифических, пор наши добрые отношения с Вадимом ничем не омрачались. Мы при встречах и по телефону нередко делились впечатлением о прочитанном, спорили о самых разных разностях, дарили друг другу книги, я, как и другие собратья, порой обращался к нему за справками по вопросам истории и литературы. Кажется, совсем недавно мне понадобилось одно ахматовское стихотворение 1940 года, а оно не оказалось под рукой, и я позвонил ему:
— Вадим, как там дальше? —
Когда погребают эпоху,
Прощальный псалом не звучит...
Он перезвонил через десять минут и прочитал:
Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит.
Крапиве, чертополоху
Украсить её предстоит...
И только могильщики лихо
Работают. Дело не ждёт!
И тихо, так, Господи, тихо,
Что слышно, как время идёт...
...Кожинов будил мысль, и порой я дополнял, развивал его идею. Так, в одной из недавних статей я перечислил многие важные деяния, предпринятые нашей страной впервые в мире. Подобный патриотический перечень встретил у него. Я лишь расширил его в обе стороны времени и несколько разнообразил: "В 1947 году мы первыми из воевавших стран Европы отменили карточки; первыми в мире забросили свой серпастый и молоткастый герб на Луну; первыми в мире огласили Вселенную звуками нашего гимна; первыми, на двадцать лет раньше американцев, создали орбитальную космическую станцию; первыми, на десять лет раньше англичан, клонировали животное; первыми в мире, как недавно поведал Герой Советского Союза генерал-майор в отставке Сергей Макарович Крамаренко, во время интервенции США в Корее сбили 1309 американских самолётов ("Досье" №8, 2000, с.5)..."
А однажды, тоже недавно, прочитав мою статью в "Завтра", Вадим позвонил и поздравил с "открытием", которое будто бы я сделал в ней, хотя, думаю, что всего лишь напомнил нашим суперпатриотам известное, но забытое: Ленин, которого они изображают евреем, да еще антипатриотом, выдвигая лозунг поражения своего правительства в Первой империалистической войне, имел в виду достигнутое перед войной на Бернской конференции "соглашение социал-демократов разных воюющих стран о совместных революционных действиях против всех воюющих правительств", "содействие друг другу революционных движений во всех воюющих странах". В связи с чем он писал о выступавшем против этого Троцком, с которым суперпатриоты здесь смыкаются, как с лучшим другом и учителем: "Вот — образец надутых фраз... Троцкий запутался в трех соснах. Ему кажется, что желать поражения России — значит, желать победы Германии... Чтобы помочь людям, не умеющим думать, Бернская резолюция (№40 "Социал-демократа") пояснила: во всех империалистических странах пролетариат должен теперь желать поражения своему правительству". Если бы этого удалось достичь, войны могло вообще не быть или её задушили бы в самом начале. Этого не может сообразить еще и всем известный своим умом думец Борис Грызлов, выступивший 22 февраля по телевидению с теми же троцкистскими бреднями о Ленине.
Тут — не открытие. Я просто показал, что Ленин перед суперпатриотами, если сказать словами толстовского князя Курагина, "невиновен, как Христос перед жидами". Но правда и то, что ныне народ так неутомимо одурачивают, стремясь духовно разложить, что иной раз простое напоминание истины действительно оказывается открытием. Поразительна легкость, если не жадность, с которой даже старые уже люди на лету хватают и заглатывают антисоветский вздор. Словно начисто отшибло умение размышлять, сопоставлять факты, анализировать, не говоря уж о чувстве брезгливости и простой опрятности: ведь это клевета на то, к чему они сами еще вчера относились с уважением!
Кожинов сокрушил и развеял множество мнимо исторических мифов, скудоумных легенд и просто побрехушек, что вот уже столько лет обрушивают на голову народа невежественные и бесстыдные служители режима. Пожалуй, больше всего, разглагольствуя о действительных трагедиях и жестокостях Гражданской войны, они, во-первых, говорят при этом только о "красных"; во-вторых, уверяют, что всё это возможно было только в этой чудовищной России. Кожинов, обратившись к событиям Великой французской революции, с цифрами и фактами в руках показал, что тогда в этой распрекрасной цивилизованной стране жестокостей и жертв было уж никак не меньше, если не больше. А вот, например, одна из самых стойких побрехушек о том, что в 1917 году большевики разложили армию. Кожинов опровергает её словами не кого-нибудь, а генерала Деникина: "Когда говорят на каждом шагу (и ведь до сих пор! — В.Б.), что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие. Развалило армию военное законодательство последних месяцев". Это было сказано в присутствии Керенского, власть которого и ответственна за развал... А один известный патриот в книге, изданной на американские деньги, гневно обличал большевиков за жуткую расправу над министрами Временного правительства: "не мешкая ни часу, ни дня, посадили их в баржу, а баржу потопили в Неве". Были такие факты, но не с членами правительства, а со священниками, и не в России, а в распрекрасной Франции в дни её Великой революции. А члены Временного правительства, как документально показал Кожинов, называя конкретные имена, сперва были арестованы, но скоро отпущены на все четыре стороны. Из всех пятнадцати министров восемь остались в России и работали на довольно высоких постах вплоть да начальника снабжения Красной Армии, а семь эмигрировали. "Большинство из них прожило долгую и богатую жизнь"... Один высокий церковный иерарх, а за ним и многие суперпатриоты, твердили, что почти все пятнадцать членов первого Советского правительства были евреи, а следовательно, и вся Октябрьская революция была затеей еврейской. Кожинов развеял и этот вздор, показав, что еврей там был только один — Троцкий, хотя, конечно, не отрицал самое энергичное и обильное их участие во властных структурах, в том числе в ЧК-ОГПУ-НКВД... Однажды старый писатель Иосиф Прут, беседуя по телевидению с известным пустозвоном Киселевым, сказал, что во время Гражданской войны служил в Красной Армии. "Как это вас угораздило!" — недоуменно и презрительно воскликнул всероссийский пустозвон, будучи уверен, что в Красной Армии никого, кроме Сталина и Буденного, не было. Так вот, по пустым головам таких болванов Кожинов бил дубиной цифр: "43 процента царских офицеров (включая генералов) предпочли служить в Красной Армии, притом каждый пятый из них сначала находился в Белой армии, а затем перешел в Красную! И еще более существен тот факт, что из военной элиты — офицеров Генерального штаба— в Красной Армии служили 46 процентов". Если обратиться к Великой Отечественной, то вспоминается, как бесновалась в сляпанном ею лживом и убогом фильме о ней Светлана Сорокина, достойная боевая подруга клеветника Киселева, по поводу того, что наше правительство не подписало известную Женевскую конвенцию 1929 года, и вот из-за этого немецкие фашисты плохо обращались с нашими пленными и плохо кормили их. Кожинов на многочисленных фактах показал, что "наивно уже само предположение, что Германия готова была соблюдать по отношению к нам какие-либо принципы". Речь шла не о плохом обращении и питании — "пленные просто уничтожались врагом". И приводит приказ от 11 мая 1943 года по 2-й танковой группе, которой командовал известный Гудериан: "При занятии населенных пунктов нужно немедленно захватить мужчин в возрасте от 15 до 65 лет и объявить им, что они впредь будут считаться военнопленными, а при попытке к бегству будут расстреливаться". Действительных и мнимых военнопленных немцы уничтожили около 4 миллионов...
Этот победный перечень разгромов Кожиновым скопища идиотов и клеветников можно продолжать долго. Но от молодых лет, от чуждого влияния остались у него и некоторые следы давнего "диссидентства" — такие, как вера в "железный занавес", осуждение девиза Горького "Если враг не сдаётся, его уничтожают" (враг же, а не оппонент в ученой дискуссии!), вера иным, по его собственному выражению, "сказочкам о Сталине", попытка оправдать клевету Солженицына на Шолохова тем, что, дескать, "мартышка к старости слаба глазами стала" и т.д.
...Из недавних разговоров с Кожиновым упомяну еще как раз тот, в котором я, прочитав в его газетной статье о "железном занавесе" в Советском Союзе, сказал ему:
— Какой занавес! Это замшелая и наглая черчиллевская чушь. Такая же, как солженицынские десятки миллионов репрессированных, которые ты не раз высмеивал... Если иметь в виду международную жизнь, то наша страна была здесь одной из самых активных: еще до войны мы имели дипломатические и торговые отношения едва ли не со всеми государствами мира; после войны СССР — один из главных создателей ООН, постоянный член Совете Безопасности, участник многих международных конференций. Где же тут занавес, Вадим? Были попытки опустить его, установить "санитарный кордон" на наших границах, но они предпринимались не нами, а Западом. Чего стоит хотя бы один только тот факт, что США официально признали СССР, вспомни-ка, лишь в 1934 году, то есть 17 лет, пытались изолировать нас! Если же взять научные, культурные, спортивные связи, то разве можно забыть, что многие наши учёные, писатели, театральные коллективы, спортивные команды объездили весь мир. Маяковский "земной шар чуть не весь обошел"; Эренбург едва ли не полжизни прожил во Франции и тоже исколесил всю планету; академик П.Л.Капица с 1921 по 1934 годы находился в командировке в Англии. А кто подсчитает, сколько раз ездили за границу Большой театр, МХАТ, Вахтанговский, хор Пятницкого, Ансамбль красноармейской песни и пляски. И есть ли на земле страна, в которой ни побывал бы ансамбль Игоря Моисеева?.. А вспомни, как с самого начала революции обстояло дело с иностранной литературой. Еще в 18-м году Горький создал издательство "Всемирная литература", над входом в которое можно было бы выбить тогда же сказанные слова Блока:
Мы любим всё — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё — и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...
Многотомные издания, не говоря уж об отдельных книгах иностранных классиков, выходили у нас космическими тиражами, невозможными на их родине. То же самое и с современной литературой. Где в мире так издавались и читались Джек Лондон, Бернард Шоу, Роллан, Уэллс, Олдингтон, Стейнбек, Хемингуэй, Фолкнер... Ну, вот, правда, с Кафкой мы поотстали от прогрессивного человечества. И что, это большая потеря?.. А кино! Я помню еще немой фильм "Кольцо Нибелунгов", который видел в самом начале тридцатых годов, помню комиков Пата и Паташона из каких-то иностранных комедий... Потом шли "Богиня джунглей", "Акула Нью-Йорка", "Королева лесов", "Багдадский вор", "Знак Зорро"... Еще позже — "Огни большого города", "Под крышами Парижа", "Маленькая мама", "Большой вальс"... Чаплин и Дуглас Фербенкс, Мэри Пикфорд и Франческа Гааль, Гарри Пиль и Жан Габен были у нас почти так же популярны, как Игорь Ильинский и Любовь Орлова, Николай Крючков и Марина Ладынина. А итальянский неореализм! Кто запрещал нам смотреть все его фильмы сразу, как только они появлялись?
— Возможно, ты прав,— сказал Кожинов. — "Железный занавес" был со стороны Запада. На материале науки это убедительно показал недавно академик Алферов. А с нашей стороны был не занавес, а фильтр. Разумный, надежный фильтр, который нужен любому народу, желающему остаться самим собой. К нам приезжали Поль Робсон и Рокуэлл Кент, а наслаждаться воплями Майкла Джексона или завываниями Мадонны гражданин Лужков мог поехать в США за свой счёт.
Через несколько дней Вадим позвонил мне и сказал: "Я запомнил твой тезис "не занавес, а фильтр" и обязательно напишу об этом, сославшись на тебя". Увы...
Сейчас я мог бы это дополнить еще и тем, о чем пишет Сергей Куняев в последних главах своей содержательной работы о Павле Васильеве, — о множестве джазов у нас в стране еще в середине 30-х годов. Ведь непуганые телеидиоты постоянно твердят, что джазы были запрещены, за них судили, ссылали, сажали. С.Куняев приводит цитату из "Комсомолки" за 27 октября 1934 года с перечнем: "Джазы Утесова, Ренского, Скоморовского, Березовского, джазы (видимо, гастролировавшие) английский, чехословацкий, женский, даже джаз лилипутов..." А джаз Лундстрема! А частный джаз Цфасмана!.. Пользуясь своей популярностью, Цфасман позволял себе невероятные вещи. Тогда легче было подписать приказ об аресте маршала или члена ЦК, чем арестовать музыканта из джаза Цфасмана...".
...Когда мы разговаривали по телефону в последний раз, я сказал Вадиму, что в нашем доме "кожиновские дни": жена с удовольствием читала его "Тютчева", а я — новые публикации в газетах. Готовился писать о нем статью, в которой собирался кое в чем и поспорить...
ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ЖУРНАЛИСТ Виктор Кожемяко, напечатавший в "Правде" и "Советской России" много больших, содержательных, интересных бесед с Кожиновым, сейчас пишет: "Без Вадима Кожинова нам нельзя. Нужно знать его и опираться на него в борьбе за Родину!.. Он ведь столько успел сказать! И необходимо в этом сказанном хорошо разобраться. Я буду много писать о его книгах и об этом замечательном человеке". Желаю от души неутомимому Виктору Стефановичу успеха и в этом его очередном благородном намерении. Но хорошо бы, разбираясь в оставленном наследии, поменьше бренчать громкими фразами ("Великая, могучая, необоримая сила" и т.п.), а побольше размышлять, анализировать, сопоставлять.
А то ведь, что иной раз получается, даже не при обращении к наследию, а при живой беседе с широко известным автором. Он пытается истолковать знаменитое стихотворение Пушкина "Клеветникам России" в эротическом плане. И мы вместо недоуменных слов "Да вы, сударь мой, в своем ли уме?!", слышим от его собеседника вопли восхищения и радости: ах, как ново! ах, как тонко! ах, как глубоко!.. И чушь порнографического пушкиноведения пошла гулять по святой Руси в пушкинские дни со "знаком качества", поставленном журналистом, награжденном пушкинской медалью...
У В.Кожинова порой встречаются довольно неожиданные и удивительные для человека такого ума и эрудиции суждения о некоторых писателях и фактах литературы. Вот пишет: однажды "оказался в кафе ЦДЛ за одним столом с давним близким приятелем Евтушенко, Евгением Винокуровым, который известен написанным им в 1957 году текстом песни "В полях за Вислой сонной...", — текстом, надо сказать, странноватым". С Винокуровым в 1946 году мы вместе пришли в Литературный институт с фронта, и все студенческие годы были друзьями: состояли в одном творческом семинаре, ходили на литературные вечера и пирушки, ездили в мою деревню Рыльское, что в Тульской области близ Куликова поля, дарили друг другу книги. Винокуров умер в 1993 году... В одном стихотворении, посвященном жене, он писал, что вот наша жизнь уже давно течет спокойно и тихо, вроде бы смешно говорить о любви, "Но... ты уйдешь — и я умру". Это не было перепевом, допустим, Михаила Кузмина.
Уйдешь — и лягу я на лавку,
И смерть скуёт уста мои!
Нет, это был не перепев, а такое отношение к поэтическому слову, о котором писал Пастернак.
Искусство это Рим, который
Взамен турусов и колёс
Не читки требует с актёра,
А полной гибели всерьёз.
...Жена ушла. И он умер. Это случилось 25 января, в Татьянин день. Жену звали Татьяна. Сейчас она в Америке... Как странно, и поэт, и не понимавший его критик умерли в Татьянин день. "Это было при нас..."
Так вот, не только во имя верности почившему другу я должен сказать… Во-первых, то, о чем говорил Кожинов, это не "текст", Винокуров тексты для песен не строгал — это стихотворение. И называется оно не "В полях за Вислой сонной", а "Москвичи". И написано не в 1957 году, а в 1953-м. Уже из этих фактов видно, что критик поспешно судил о творчестве поэта. Но главное, сказать о Винокурове, что он стал известен только благодаря названному "тексту", это примерно то же, что, допустим, сказать, что сам Кожинов — благодаря исполнению в дружеском кругу старинных русских романсов.
На мой взгляд, стихотворение "Москвичи" и песня на его текст прекрасны. Но критик усмотрел здесь нечто "странноватое". Что же именно? Во-первых, говорит, "Витька с Моховой" — выдумка, ибо на этой улице "давно уже не имелось ни одного жилого дома". Убедительно? Ведь в самом деле, по фасаду этой улицы нет жилых домов. Но какое отношение имеет это к поэзии? Во-вторых, по поводу слов "одни в пустой квартире их матери не спят" критик заявил: "В Москве почти не было тогда отдельных квартир". Это не так. И тогда в отдельных квартирах жили не только большие начальники, известные ученые, крупные военные, прославленные писатели. Вспоминаю, что в отдельных квартирах жили мои, тогда отнюдь не знаменитые однокурсники: Гарольд Регистан на Арбате, Владимир Комиссаров на Никитской, Люда Шлейман в Фурманном, Андрей Марголин на Первой Мещанской в Капельском переулке, да и сам Винокуров на улице Веснина... Но какое отношение имеет это к поэзии? Главный же упрёк таков: "Девчонки их подруги все замужем давно". Спрашивается, каким же образом все, если в поколении, которому было от двадцати до тридцати лет в 1946 году, имелось 15,6 млн. женщин и всего 10,8 млн. мужчин, т.е. на 4,8 млн. меньше? Проверил гармонию алгеброй... По-моему, это то же самое, что по поводу слов "Выхожу один я на дорогу" сказать, заглянув в справочник: "Спрашивается, почему же один, если в 1841 году, когда это написано, население России составляло, согласно статистическим данным (допустим), 63,7 млн.?" ...В принятом направлении можно продолжать и дальше: "Их матери не спят который год подряд? Нет, человек не может без сна столь длительное время. И наконец, почему именно "за Вислой"?".
...И невольно приходит мысль: разбираясь в наследии Кожинова, хватит ли у таких аналитиков, как В.Кожемяко, при всем их оптимизме и жизнерадостности еще и мужества, чтобы поспорить хотя бы о фигурах, подобных Винокурову?.. А ведь при этом надо помнить, что сам Кожинов не стеснялся вступать в спор с любым авторитетом, если речь шла о том, чтобы докопаться до истины или отстоять свою, часто совершенно неожиданную точку зрения. Иного отношения не потерпел бы он и к себе, поэтому его огорчила бы такая, например, похвала: "Возразить ему, а тем более его оспорить, никто не мог". Ведь если оспаривают Сократа и Аристотеля, Гегеля и Маркса, академиков Сахарова (совесть народа №1), Лихачева (с. н. №2), Солженицына (с. н. №3), то почему же хотя бы не возразить кое в чем и Кожинову, пусть уже и его в порядке серийного производства объявили "совестью русской интеллигенции" ("Завтра"№5)? И, конечно, ему возражали не раз... Вот радостный В.Кожемяко приводит его мысль: "Я могу согласиться, что Россия — некая тюрьма народов, но при условии, что те люди, которые её так называют, честно и логично скажут: европейские страны и США представляют собой кладбище народов". Журналисту эта уступка нравится, а я решительно возражаю: для меня "равенство" на таком уровне неприемлемо, я ни при каких условиях не могу согласиться, что моя Родина — "тюрьма народов" или "империя зла", пусть даже Буш сам объявит Америку зловонным болотом, на дне которого шевелится крокодил…
В январском номере "Нашего современника", вышедшем за несколько дней до его смерти, Кожинов, член редколлегии журнала, напечатал "Заметки на полях — но об очень важном". Там он писал: "Истина рождается в спорах, и полемика важна, более того, необходима не только между далёкими друг от друга, но и близкими по своим убеждениям людьми. Поэтому читатели не должны воспринять как нечто несообразное мой спор с двумя видными авторами и одновременно членами редколлегии нашего журнала". Спорит он с Александром Казинцевым и Сергеем Семановым, "уважаемым ветераном патриотического движения". И, следуя его собственному критическому духу, хочется сказать несколько слов о споре с А. Казинцевым.
Тот считает "реформаторов", доведших страну до гибельного состояния, не бездарными неумёхами, а сознательными врагами, умными и умелыми. В.Кожинов решительно возражает: "Прямых точных доказательств этого нет... Достоверных сведений о вражеских агентах не имеется". Какие еще нужны доказательства, какие сведения, когда полстраны замерзает, горит, тонет, вымирает от недоедания и болезней, а другая половина страны поет и пляшет!.. Тут сказалась давняя приверженность Кожинова к букве, к цитате, к форме. Он поверил бы, что это враги, только в том случае, если ему представили бы, допустим, изобличающие документы заговора, стенограммы тайных заседаний какого-то комитета и т.п. Да, к 1985 году страна нуждалась в переменах. И нельзя было бы подозревать во вражеских замыслах людей, которые взялись их проводить, но, видя, что ничего не получается, наоборот, становится всё хуже, через год-два, страдая вместе с народом, или изменили бы курс перемен, или ушли бы со сцены. Но ведь у нас всё не так. Да, ни Горбачев, ни Ельцин, ни Гайдар изначально не были врагами. Но, будучи людьми невежественными, самоуверенными, самовлюбленными, презирающими предшественников, они с каждым годом ухудшали положение, однако не меняли курс, не призвали других людей, не ушли, а запутались, обратились за помощью к Западу, попали к нему в полную зависимость и продолжали твердить, что иного пути нет. Наконец, настал день, когда надо было выбирать между благополучием Родины и своей шкурой. Они выбрали шкуру. Так из самовлюбленных невежд они стали предателями и врагами. Крайне странно, что Кожинов не понимал этого...
КАК У МНОГИХ ИЗ НАС, у Вадима были свои пристрастия, заблуждения, ошибки, странности, противоречия, завихрения... Это тем более понятно и простительно, если принять во внимание, с одной стороны, необычайную широту его литературных и исторических интересов, а с другой, то обстоятельство, что писал он о времени, событиях и о людях, крайне сложных, неоднозначных, порой и загадочных... Вот, допустим, пишет: "Если выразиться модной в свое время фразой "количество я": "Я долго считал своего рода дикостью и беспределом переселение народов в целом", имевшее место во время войны. Но углубленное изучение вопроса привело его к пониманию необходимости этой меры. Как обстояло дело, например, с крымскими татарами? Кожинов докопался, что даже в конце войны, в январе 1945 года, 10 тысяч их сражались вместе с немцами против Красной Армии. А всего крымских татар было до войны около 200 тысяч, мужчин, естественно, примерно, 100 тысяч, из них солдатского возраста — около 50. Значит, каждый пятый татарин, способный носить оружие, был с оккупантами. Под влиянием таких фактов, цифр, обретенных в ходе настойчивого исследования, Кожинов и обрел совершенно иной взгляд на проблему. Вот и произошел переход количества штудий вопроса в качество знания о нем, в чем Кожинов не постеснялся признаться.
...Но дело еще достопечальней, когда Кожинов, рассуждая о том, что-де после каждой революции рано или поздно приходит реставрация, пишет: во Франции после революции 1789 года реставрация наступила довольно скоро, а у нас "нечто подобное реставрации началось только в 1991 году, то есть не через четверть века, а через три четверти". Это не так. У нас было не "нечто подобное реставрации", а отказ от многих революционных крайностей, излишеств, и началось это не в 91-м году, а в июле 1934-го, т.е. через 17 лет — с решительной критики Сталиным статьи Энгельса "Внешняя политика русского царизма". Первый коммунист страны писал в том же примерно духе, как напомнил Кожинов, что и непротивленец Лев Толстой при чтении "Истории" С.М.Соловьева: сплошь негодяи да прохвосты, а кто же создал великую империю? Вслед за статьей Сталина разумно и постепенно были возвращены звания маршала (1935 г.), генерала (1940 г.), офицера (1941-42 гг.)... Впрочем, еще в начале двадцатых годов мы напевали: "Ведь с нами Ворошилов — первый красный офицер..." Уже в войну были учреждены ордена Суворова, Кутузова, Александра Невского (все три — в 1942 г.), орден Славы на георгиевской ленте (1943 г.), введены погоны (1943 г.), ордена Ушакова, Нахимова (оба — в 1944 г.), была поддержана церковь, избран патриарх, отменен запрет на колокольный благовест (все это в 1943 г.), Красная Армия стала Советской (вскоре после войны) и т. д., вплоть до восстановления новогодней елки (1936 г.), запрещенной, между прочим, не большевиками в 1917-м, а царским правительством в 1914-м как католическая затея. Это стояло в одном ряду с такими суперпатриотическими делами того времени, как переименование Петербурга... А что произошло в 91-м? Обкомовский алкаш в одночасье и самодурно навязал ненавистные народу старый имперский герб, власовский флаг и даже обращение "господин".
Но читаем дальше: "Относительно быстрая реставрация во Франции определялась, конечно же, её военным поражением в 1812-1814 годах, и если бы в 1941-1945-м мы не победили, а потерпели поражение, у нас произошло бы то же самое". Что, то же самое? Во Франции вернули Бурбонов, и это сделали сами французы. А у нас немцы вернули бы Романовых и весь прежний строй? Да кто же тогда сказал: "Россия должна быть уничтожена!" Со всеми её Романовыми в прошлом и большевиками в настоящем, со всеми орлами и красными знаменами. Тут Кожинов решительно противоречил самому себе...
Большую роль в жизни Вадима Кожинова сыграла встреча с М.М.Бахтиным, который был на 35 лет старше его. "Он в каком-то смысле передал мне идейную эстафету русской традиции",— уверял Кожинов. Допустим, так. Но тут нельзя не вспомнить, что "в разгар хрущевского правления" у Кожинова, как уже отмечалось, был весьма прискорбный период "радикальнейшего "диссидентства", в чем он не раз признавался: "Я безоговорочно "отрицал" всё то, что совершалось в России с 1917 года". Всё!.. Ему тогда уже перевалило за тридцать — возраст, казалось бы, уж полной зрелости. Как он замечает, сие "отрицание" тоже явилось результатом бесед с М.М.Бахтиным. Видимо, этими беседами объясняется многое, в частности, хотя бы тот, например, факт, что критик брал в кавычки слова "враги народа", "кулаки", "бедняки" или писал "так называемые кулаки", или давал такое пояснение: "бедняками" к концу 1920-х годов оказались в значительной мере те, кто не были склонны к упорному труду и питали ненависть к "крепким" хозяевам". Такой взгляд давно известен, его можно было позаимствовать не только у Бахтина, а хотя бы и у самих кулаков.
…Одно дело, когда в "Московском комсомольце" рассуждает некий Михаил Гурвич: "А чего вы удивляетесь, что какая-то часть русского народа купилась на невыполнимые обещания, на популизм чистой воды? А чего вы ждали от народа, издавна развращенного то татарским игом, то крепостным правом, то большевистской уравниловкой? От людей, давно разучившихся работать..." Предков этого Гурвича, видите ли, ни Вавилонское пленение, ни Египетское не развратили, а нас, которые свергли татарское иго, — вчистую. Поди, и не ведает, что рабство больше развращает рабовладельцев, чем рабов, и что в разлюбезной ему Америке — рабство, замешанное на расизме, привозное из-за моря, держалось дольше, чем в России, где были бесчисленные бунты и восстания против него. А что касается уравниловки, то ведь она появилась только теперь, среди этой публики: все долдонят одно и то же... Но главное-то здесь вот это: "люди, давно разучившиеся работать". И одно дело, говорю, когда мы слышим это от Гурвича, и совсем другое, когда у человека, держащего в руках "эстафету русской традиции", читаем: "Россия — такая страна, которая всегда надеялась на кого-то: на батюшку-царя, на "отца народов", на кого угодно". Даже на кого угодно! Тут явное завихрение. На кого это мы надеялись, хотя бы выходя на Куликово поле — на поляков или шведов? Или в тот год, когда дубасили Наполеона — на царя? на Англию? Или когда громили Гитлера — на США, на тот же Альбион? Ведь ход войны показал, что мы можем и без них выпустить кишки из третьего рейха... Дальше: "Именно поэтому (то есть из-за такого национального захребетничества. — В.Б.) у нас чрезвычайно редок тип человека, который может быть настоящим предпринимателем. Либо это человек, который ждёт, что его накормят, оденут, дадут жилье и работу, либо это тип, стремящийся вот здесь и сейчас что-то урвать для себя — чтобы не работать". И это сказано не о каких-то отдельных личностях, группах или слоях, а о всем народе в целом на протяжении всей его истории. Да разве ждали, что их накормят, например, горнозаводчики Никита Демидов (1656-1725 гг.) и его дети, вышедшие из тульских кузнецов, построившие больше 50-ти металлургических заводов, которые давали стране 40% чугуна? Ждали, что их оденут Савва Морозов (1770-1863 гг.), крепостной крестьянин из села Зуево Владимирской губернии и его сыновья, создатели ткацкой мануфактуры в России? Ждал, что ему дадут работу купеческий сын Василий Кокорев (1817-1889 гг.), основоположник нашей нефтяной промышленности, о котором восторженно отзывались М.П.Погодин и И.С.Аксаков, чья личность привлекала внимание Герцена, Добролюбова, Чернышевского? Ждал ли, когда ему дадут жилье Александр Пороховщиков (1834-1914 гг.), строитель "Славянского базара" в Москве?..
Предпринимательство — это не только хозяйствование, экономика. Разве не предприниматель тверской купец Афанасий Никитин с его "Хождением за три моря" — в Персию, Индию (1471-1474 гг.), а на обратном пути еще и в Сомали, Оман, Турцию? Разве не предприниматель легендарный казачий атаман Ермак Тимофеевич, начавший завоевание Сибири и погибший в 1585 году в бою с ханом Кучумом? Разве не предприниматель землепроходец Семен Дежнев (1605 — 1673 гг.), первый из русских со товарищами добравшийся до Чукотки, где ныне губернаторствует Абрамович?.. Да, наконец, разве можно отказать в предприимчивости всем этим инженерам и рабочим, что возводили бесчисленные Магнитки, Днепрогэсы, Турксибы, запускали спутники, строили атомные крейсера? На кого они надеялись, кроме своего ума и рук? От кого они ждали пропитания, одежды и жилья? Можно ли было все это создать, построить, если они мечтали бы лишь об одном — урвать для себя, чтобы не работать?
"С приходом рынка,— продолжал Кожинов,— масштабы подобного (захребетного. — В.Б.) поведения приобрели просто гротескные черты... В одной Москве, например, сегодня казино больше, чем в любой другой столице мира, а "мерседесов"— больше, чем во всей Германии". И что же? Рядовой русский человек садится в свой "мерседес", едет в казино и ждет, кто его там накормит? Не гротескные черты, а поистине страшный облик всей нашей жизни придал не рынок, а живодерские "реформы", которые вот уже 15 лет проводит банда беспощадных негодяев, захвативших в стране все командные высоты. Причем же здесь русский человек, потомок таких предприимчивых людей, как Дмитрий Донской и Ермак, Курчатов и Королев?
КОЛЛЕГА И ДРУГ Кожемяко может сказать мне: "Что ж это за статья такая к сороковинам покойного? Сплошные несогласия с ним, уточнения, поправки. Разве так пишут! Вот я написал к девятому дню: "Ты, Русь, была его любовью!" Ода!.. Тут, дорогой Виктор Стефанович, мы подошли к некоторому кардинальному размежеванию. Если я подхвачу вашу аллилуйю, то мне стыдно будет взять в руки книгу Кожинова, на которой он написал мне: "Русскому воину и советскому солдату"... Как представляется, для вас и Яковлева интересны только ваши полные единомышленники: для него, допустим, Новодворская, для вас, допустим, Зоркальцев, просверкавший недавно ослепительной статьей в четырех номерах вашей газеты, или те, кого вы сами сделали в своем воображении вашими белокрылыми единомышлен- никами. Так вот, мне интересны не только стопроцентные единомышленники и белокрылые ангелы, а живые люди со всеми их противоречиями, пристрастиями, завихрениями. Я твержу вслед за поэтом:
Не обвиняй меня, Всесильный.
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С её страстями я люблю...
Вы будете молиться на Кожинова да причитать "Ах! Ах! Ах!", а я буду черпать из его книг идеи, факты, оценки, как черпал до сих пор. Буду и спорить с ним. Ведь его путь глубоко поучителен. Вспомните, будучи до того молодым ученым с естественным советским взглядом на вещи, он вдруг на четвертом десятке под влиянием ученых бесед становится "радикальнейшим диссидентом, отрицающим всё, что произошло в стране после революции 1917 года". Всё! Значит, и то, чему сам был свидетелем, что видел своими глазами: нашу великую Победу над фашизмом, создание первой в мире АЭС, прорыв в космос, создание сверхдержавы — всё!.. Ученые беседы, авторитет знаменитого собеседника затмили ему реальность, саму жизнь, сверкавшую и звеневшую вокруг. Невероятно!.. Однако же через несколько лет Кожинов сумел сбросить дурман учёных бесед и под влиянием действительности, а также углубленного исследования советской истории, преодолел тяжкий груз увлекательных бесед и пришел к выводу: "Революция так или иначе была делом России в целом, и потому проклинать её — значит, в конечном счёте, проклинать свою страну вообще". Он стал советским русским патриотом. Для меня он жив в своих книгах, и я буду писать о нем и спорить с ним, как с живым...
Недели через две после смерти Вадима я читал его "Судьбу России". По поводу одной мысли в ней мне тут же захотелось поговорить. Я машинально набрал знакомый номер телефона 291-67... Гудок — и тихо, гудок — и тихо, гудок —
И тихо, так, Господи, тихо,
Что слышно, как время идёт...
24 января — 23 февраля 2001г.



1.0x