МЫ — ПОЛИТЗЕКИ ПУТИНА

Author: Лариса Романова
МЫ — ПОЛИТЗЕКИ ПУТИНА (Письма из тюрьмы)
7(376)
Date: 13-02-2001
На фоне бодрых речей о возрождении России все мы, завороженные милыми сердцу призраками, как-то вдруг подзабыли о тех, кто все последние годы боролся с ненавистным режимом именно за Россию. Да, сегодня людям так хочется верить, что Путин выведет страну из развала. Но не слишком ли быстро мы сделали вид, что до Путина вроде как бы и не было борцов? А ведь они были!
Когда Путин бросил карьеру разведчика ради чиновного взлета под дланью Собчака, тысячи добровольцев сражались за будущее России в Приднестровье, Абхазии, Сербии. Когда Путин был преуспевающим питерским бизнесменом, тысячи русских людей сражались и пали у Дома Советов в кровавом октябре 93-го. Среди тех, кто боролся с ельцинской властью, были разные люди. Одни старше, другие моложе. Одни мудры и собранны, другие горячи и романтичны. Но вера в Россию была у всех одна. И сегодня мы не можем молчать об этих русских людях, ибо немало из них до сих пор томится в застенках "демократического" режима.
Мы публикуем страшные и шокирующие в своей правде письма молодой политзаключенной. Она и ее товарищи, наивные революционеры, верили, что безобидными, не причинившими никому вреда хлопушками они смогут сокрушить ельцинизм. И вот с тех пор на них открыта охота. ФСБ не способна поймать ни Басаева, ни Масхадова, ни Хаттаба, и вместо них на тюремные нары бросают юных русских ребят и девчат. Бросают порою вместе с их грудными детьми... И пока это происходит, пока тюрьмы ломают их судьбы, губят здоровье, калечат мысли, чувства, язык — мы не верим в возрождение России "по Путину"… А судьба автора этих строк будет и дальше в поле зрения редакции.
ПРИВЕТИК ВАМ, дорогие вольные человеки-человечки! Решила я опять вам всем катануть письмо из своих тюремных застенков.
Сегодня опять выхватила рапорт, на этот раз — за межкамерную связь. Просто обвал настал какой-то. Предчувствия ужасные — что отнимут ребенка и отведут в больницу, а меня 2 недели будут дубасить в карцере — здесь так практикуется...
Дочка моя окончательно выздоровела — она сильно заболела после выездов на очную ставку с Непшикуевым и в суд на изменение меры. Самый спокойный ребенок в камере, кстати. В хате самому большому было 1,5 года, самому маленькому — 2 месяца. Получила сразу кучу писем, в основном от родителей, но также от друзей-товарищей, за что мое душевненькое. Дошла весть до меня, что драгоценная моя Надюха заехала к нам в "курдом". Выцепила ее тут скоренько. Вид ужасающий, худая, бледная, аж светится, адвокат и гревка не доходят, говорит. Я стала ситуацию пробивать, как могла. В итоге всех движений в июне зашла ей дачка и пришел адвокат Черников. Виделась в следственном и я с Черниковым пару раз по совпадению, приветствовали друг друга радостными воплями. На мозги и ему капнула за Надины дачки. Связь установили мы, и разные подробности уже на волю вышли. Так что ищите. Ну вкратце, допрашивал ее Андреев сутками, мучил-мучил и напрягал тем, что если показаний она не даст, то закроет он меня. Она в несознанке так и есть. 14.04. он сказал ей, что меня закрыли вместе с Надюхой (моей дочкой, а ее тезкой). Переживала поделка моя страшно В конце апреля ездила в Мосгорсуд на изменение меры, а потом сразу почти кинули ее на 6-й централ. Сидит она в х. 112 на спецах. В хате с ней известная кадровая стукачка Коломиченко, за которую, все тюрьмы московские знают, она сдала кучу народу. Хаты спецов замороженные, менты прессуют там всех — выводят за любую провинность и сажают на сутки в боксы-стаканы (это железные такие ящики, в которых можно только сесть или встать, без окон и кормушки, они тут стоят на каждом продоле). Но Надюха вроде еще туда не попадала. Спала она долго на полу, т. к. в хате на 12 человек их было 16. Сначала в проходе, потом переехала к стенке, а теперь переехала на шконку. С адвокатами ей нормально поговорить не дали, мусора заходили все в кабинет, стучали и прочее. Вернулась расстроенная. Писем она получает кучу, также получала Бюллетень Комитета борцов за социализм и рабочую демократию. Из посылок и бандеролей не получила ничего, кроме одной от Костиковой. Письма вроде она пишет, но их, скорее всего, отшманывают все до одного Здоровье неважное, пишет заявы врачу, чтоб вызвал — глухо, как в танке. Жалобы, что пишет, тоже изымают, т. е. уведомление об отправке ей не приносят. Поддерживаем друг друга, как можем, я вот только и живу, как подумаю, что от родного человечка меня отделяет несколько стен, которые, впрочем, непреодолимы будут в ближайшие годы.
Ну вернемся к моим пирогам. Вскоре после того, как заехала я к мамкам, старшая наша схлестнулась с мусорской. Пришли опера, старшую кинули в другую хату — 205, и, конечно, я повздорила с самой верченой опершей на тюрьме — Максимовой. В тот же день она меня сдернула с хаты без ребенка и заперла в бокс. Минут через сорок, когда я там окончательно задубела и стало течь молоко, — как раз надо было мою Надю кормить — я стала в боксе колотиться. Меня отперли врачи, потом прибежала Максимова, мы с ней переговорили несколько поспокойней, и она меня предупредила сразу, чтоб я с ней не связывалась, а то мне тут наступит конец.
ПРОДОЛЖАЮ 25.06. После этих Серпов я чуть не стала... То есть там любой себя полным и окончательным идиотом может почувствовать. Вывезли меня около 11 утра, и привезли где-то в начале 11-го вечера. С самого начала, как заехали на Серпы, меня приняла такая интересная бабенка в штатском. Такая явно бэшная стажерка с бегающими глазками. Она ходила за мной по пятам, грузила меня всякой фигней, а когда я что-то говорила, она интересовалась этим о-очень избирательно. Интересовалась, к каким депутатам я ходила в Думу и все в таком роде. Потом со мной беседовала психиатр — такая полуглухая семидесятилетняя бабка. Она задавала мне всякие вопросы и совершенно не слушала моих ответов, а что-то там себе строчила и тут же спрашивала снова. Потом пришла бабенка помоложе, она ошарашила меня вопросом о том, как меня рожала моя мама. Я хотела было приколоться и сказать, что забыла, не помню, мол, но просто сказала, что не знаю. Потом она стала дотошно выспрашивать, какие у меня хорошие черты характера, а какие плохие. Я устала сначала себя долго хвалить, а потом — ругать. Самое интересное началось, когда мне она дала стопку картинок. На каждой было четыре рисунка, и один надо было закрыть, а про три другие сказать, чем они объединяются, что у них общее. Сначала все было просто, но потом пошли такие картинки, что у меня, в натуре, чуть крыша не поехала. Например, такое: лодка с парусом, просто лодка, велосипед и грузовик — так что тут надо закрывать? Я до сих пор не знаю. Потом была комиссия — это целая куча старушек, каждая из которых мучила меня совершенно дебильными вопросами по типу: а что такое анархизм, а что такое терроризм; а мне все хотелось сказать: вот возьмите и почитайте, оставьте меня в покое. Потом вдруг самая понтовая из них говорит: "Ну вы же признались психиатру, что вы состояли в этой самой... которая в вашем уголовном деле.. из трех букв". У меня глаза на лоб полезли. Я говорю: "Может, у психиатра со слухом неважно или с чем еще, но я говорила о своей работе в Проекте противодействия политрепрессиям". Короче, часа в 2 дня поехала я с дитем и прокаталась по всяким судам и тюрьмам в автозаке до самого вечера. Устали мы с дочкой, как собаки. Приехали в хату, семеечки мои нас напоили-накормили, я срубилась спать.
...Не так давно мне приходил ответ на мою жалобу на пресс-службу ФСБ — это насчет того, что они во все СМИ объявили, что наконец поймана и арестована крутой террорист Романова, член НРА — это в тот момент, когда я была еще подозреваемой, тем более, что у меня несознанка. Самое интересное, что в ответе прокурора написано, что факт объявления этой ерунды действительно был и... он соответствует материалам уголовного дела. То есть, оказывается, не надо никакого суда и следствия, все уже решили за всех, все виноваты, вот только срока наши нам не сообщили, какая досада...
ПИШУ УЖЕ 27.06.Сегодня принесли продленку до 6 месяцев, то есть до 4 октября. Что ж, будем сидеть. Ну приступаю к самому описанию последних событий. Сейчас нахожусь я опять в больничном стационаре, в одиночке, и еще весь кошмар заключается в том, что меня с ребенком не выводят на детскую площадку, как всех мамок, а запирают в боксы бетонные. А дело было так. Мусорская мразь в х. 206 — Николайчук, была под крутой крышей здесь, т. к. сидела она за торговлю детьми, а бизнес этот круто завязан с ментами и чиновниками. До приговора ее статью никто не знал, и она разводила мамок на всякие базары, а потом этим мамкам давали бешеные сроки, и никто ничего понять не мог. Когда ее осудили (всего 3 года), на зону ее не отправили. Было так: называют ее на этап, а она во всеуслышание говорит: "Позвоните такому-то по такому-то телефону". Все в шоке. И вместо зоны сидела она в х. 206 и стучала. А вышла амнистия, под которую она попадала, она вообще обнаглела и стала в открытку говорить, что опять будет продавать детей. Конечно, меня черт дернул с ней схлестнуться по полной программе. Короче, с моей стороны все было показано, рассказано и поставлено на свои места, и все нормальные девки с обеих мамкиных хат меня поддержали, потому как все давно ее ненавидели, но боялись связываться из-за оперчасти. Результат не замедлил наступить. 19.06. утром мне говорят, чтоб я с вещами и ребенком шла в одиночку в стационар. Я говорю: "На каком основании? Давайте сюда врача, чтоб он представил основания на перевод на больничку, а без этого ваше требование заведомо незаконно, а я должна подчиняться только законным требованиям администрации". Позовите, говорю, представителя администрации, а лучше — начальника СИЗО. Приходит т. н. воспитатель. Я ей говорю: "Я знаю, что причина перевода — конфликт с Николайчук, так давайте разбирать суть конфликта, а не действовать со мной так по-хамски. И вообще, говорю, с января она не должна здесь находиться. И что это вообще за безобразие, на меня есть лишь единственный выговор, а больше никаких рапортов нет". В отказ, короче, выходить из камеры. Сижу на кухне с дочкой. Залетают опер Максимова эта, зам. нач. ИЗ (так она представилась) и куча других. Опер говорит, мол, нарисуем тебе рапорта, не волнуйся, и кроют они меня и так, и эдак. А я им все, как умная Маша, не имеете права, да не имеете права, да на "вы" называю этих... Максимова говорит: "Выносите ее вещи" — и они побежали мои вещи выкидывать с хаты. Все, кстати, на глазах девчат происходило. Все детей на руки похватали, бледные, трясутся, дети орут перепуганные, Максимова берет меня за волосы и давай, мразь, таскать и потом долбанула головой об железную ножку стола. А дочка моя у меня на руках, плачет, надрывается, просто в ужасе. Я и сама заорала: "Ты, так-то и так, не смей меня трогать". А она не заметила, что две девки в кухне были — Клейна и Магжанова. Я пробивала потом, Магжанова подтвердит, если что, что Максимова меня избивала. Я бы этой оперше промеж глаз въехала, но Наденька у меня была на руках. Потом стали они у меня ребенка из рук вырывать — со мной вообще истерика случилась. Им же по фигу, они Надю схватили за ручки и ножки, и рвут на себя. Я отпустила, так как поняла, что они даже прибить ее готовы, им по фигу. И сами улыбались все так садистски, смеялись и говорили мне: "Ну, Романова, мы к твоим статьям еще захват заложника прибавим, потому что ты своего ребенка используешь как заложника, и мы свяжемся со своими прокурорами, и дело это раскрутим, и лишат тебя очень скоро материнских прав". А я им говорю все, что о них думаю, а думаю я, что их всех не матери рожали, а в канализации отловили как жертв абортов. Я сейчас это все пишу, и меня до сих пор трясет, вы там не думайте, что это у меня крышу рвет, это все правда, происходит здесь, сейчас, со мной, с моим несчастным маленьким ребенком!!! Ну дальше, Надюху у меня отняли, она ко мне рвалась и кричала ужасно, и Максимова говорит: "Уносите ребенка!". Я как это услышала, у меня вообще в глазах потемнело, я их распинала и рвалась бегом за той бабой, что моего ребенка уносит. А она бегом из хаты, а остальные бросились на меня, пинают, руки выкрутили назад — и в наручники. У меня от всего этого ужаса ноги отказали, и они меня за выкрученные локти поволокли, и пинками еще. Но когда с хаты вытаскивали уже, передо мной прямо морда как из тумана прояснилась(потому что у меня перед глазами все в тумане было и как вата в ушах — это после удара головой об стол), и я силы собрала, распрямилась как-то и на глазах всех плюнула в морду собачью той детопродажнице, оперской ковырялке, и что-то сказала ей, не знаю, не отдавала себе вообще отчета. И кричу, на всю тюрьму ору: "Отдайте ребенка, мой ребенок, так-то и так-то" — и рыдаю, а они волокут меня. А потом та, что замначальника представлялась, говорит: "Вот сучка, как орет, надо ее заткнуть". Разворачивают меня, и она меня пощечинами давай мордовать и говорит при этом что-то типа: "Вас, анархистов, всех опустим". И еще всякое прямо по моему уголовного делу — и я уже потом поняла, что ветер-то дует напрямую из ФСБ, просто бэшники мусорам "фас" сказали, а те лишь отлавливали момент. Здесь еще ни с одной мамкой такого не проделывали, даже у кого была куча трупов и кто по 15 лет получал. И только когда дотащили меня до лестницы, показали мне мою Надю. Но не отдали, а волокли меня в наручниках до одиночки в стационаре. Отпустили они меня только в камере, я наручники сама с кожей содрала и дочку свою схватила на руки. И еще час ждали, когда вещи наши соизволят нам, как собакам, бросить, и не положить мне ребенка было, не покормить, а сама я еле держала ее. Молоко у меня с того момента пропало сразу, за день теперь от силы 100 грамм. Сутки голова болела страшно, и плохо слышу, как сквозь вату, до сих пор. Конечно, во время всего этого "путешествия" я выдала этим фашистам такой лексикон, что сама потом удивлялась, откуда такие слова-то у меня родились, после всего этого Наденька была несколько дней психованная, от любого повышения голоса плакала и от любого стука дверей и кормушки вздрагивала и хныкала. А сейчас, стоит мне с хаты выйти — плачет, а при виде ментов вся как-то застывает, как в ступоре. Думаете, на этом издевательства над нами закончились? Это было только начало, а каков будет конец — я не знаю, потому что каждый день я борюсь, чтоб не покончить с собой. Иногда мне кажется, что дошла до точки, что сил моих больше нет выносить это все.
С того дня и еще несколько дней постоянно намекали мне, что вот-вот ребенка моего заберут у меня, опять же насильно, в больницу, а меня кинут в карцер. А перед тем, как кинуть в карцер, здесь девок менты дубасят до синевы демократизаторами.
Здесь сделаю я такое небольшое отступление о том, какой вообще творится беспредел. Например, в хату могут залететь менты и начать поливать газом, и люди все задыхаются, а в камерах и беременные (почти в каждой хате они есть), и старушки, и больные. Или, бывало, если в камере какой беспорядок, то пускают в камеру огромных овчарок, которые зеков хватать натренированы, и девчата все прыгают на верхние шконки, и беременных, и старушек затаскивают, чтоб их собаки не растерзали. Бывает еще такое — решают хату наказать, выводят к запретке и заставляют по кругу вокруг централа бегать, а сами сзади идут с овчарками. А когда в хате кто-то умирает, никого нельзя дозваться, и девки орут через решку в окно на плац, чтоб кто-то из врачей пришел. Бывало часто, что рожали девчата прямо в хате, т. к. врачей было не дозваться...
А самый случай, который меня поверг в шок просто, был такой. В хате в кухне от железных шкафчиков для продуктов било слегка током, так как в стене что-то с проводкой было. Девки жаловались администрации постоянно, но мусорам было это по х... И как-то две девки сидели, облокотясь на шкафчик, и вдруг разряд. Одна прыгнула прямо через стол, а вторая умерла тут же. Врачи и мусора пришли, им все объяснили. Вскоре с хаты дергают одну молоденькую девчонку, у которой ни адвоката, ни родни, и сама не горластая, и везут ее на Петровку, и там прессуют на чистуху, что она грохнула эту девку с помощью электротока. А менты приходят в эту хату и говорят: "Если не хотите, чтоб молокососка эта на Петрах чистуху подписала, то пишите всей хатой, что девка ваша погибла от неосторожного обращения с кипятильником". И все написали. И тогда девчушку, всю никакую, с Петров привезли к ним назад, а начальник СИЗО Умряшкина издала по СИЗО приказ по кипятильникам особый, и во всех хатах теперь этот приказ беспонтовый висит. А девку погибшую так и списали, потому что была она со Смоленска, и здесь никакой родни у ней не было, кто мог бы этот концлагерь раскрутить за фактически убийство. Потом хату эту закрыли на ремонт, а когда вернули туда зечек опять, то от шкафчиков так же и пробивало током, как и прежде. Поэтому я знаю за себя вот что (вы уж там думайте про меня, что хотите — что я головой двинулась или рефлексирую), но если Нади не будет с мной, меня тут просто легко замочат (ха, в сортире, как Путенок поет) иль искалечат как-нибудь. Я вообще жду чего-то подобного теперь каждый день.
Так вот, прогулок на детском дворике нас лишили, и приказ оперчасть дала выводить нас в 6-й бокс с Наденькой. 6-й бокс — это такая бетонная яма длиной в 5 метров и шириной 1 метр с маленькой скамеечкой. В дождь там от сырости можно схватить пневмонию сразу, а в жару — тепловой удар. Над всеми боксами орет радио, и моя дочка аж щурится, так как ей звук давит, видимо, на перепонки. А радио на прогулках на полную делают для того, чтоб девки между боксами не орали друг другу. И динамик прямо над каждым боксом висит. Моя Надюха не видит больше ни детей, ни других людей, кроме ментов, которых боится теперь. Поэтому гулять я с ней почти не выхожу — на таких прогулках она психует. Иногда сами менты жалеют нас и переводят, вопреки приказу, с 6-го бокса в большие бетонные боксы. Но это тоже не фонтан. Ну пока все, а то ночь, мусора сегодня стремные и все на тормозах стоят, а я пишу и пишу, им подозрительно.
ТАК, ПРОДОЛЖИМ РАЗГОВОР 28.06.Сегодня у меня небольшая победа — меня будут выпускать в детский дворик в отсутствие там других мамок, то есть с 9 до 10 утра и в будни с 14 до 15 часов, а после, когда они выходят, переводят в бокс или назад в камеру. Наверное, мои записки напоминают сводки с фронта. Так оно и есть, я тут постоянно в состоянии войны, ни секунды расслабона, вот так.
Теперь по результатам этой борьбы с ветряными мельницами. Из всех жалоб мне принесли уведомление на отправку только за одну — прокурору, а в суд, где я требую возбудить уголовное дело на Николайчук и опершу Максимову, — хрен, а завтра 10-й день истекает, то есть они по закону в течение 10 дней должны уведомлять об отправке жалоб. Вот и делайте вывод. Насчет Николайчук они так перепугались, что вчера нагнали ее домой по амнистии, и Магжанову тоже — моего свидетеля факта избиения опером. 20.06 фельдшер отказалась фиксировать мне побои. 21.06 после моих заяв врачам меня вывели в медсанчасть. Терапевт зафиксировала головную боль, но в результате чего она писать отказалась, а также отказалась фиксировать побои. Педиатр была в шоке от того, что случилось со мной и ребенком, звонила Максимовой и пробовала последнюю урезонить. Педиатр вообще тут хорошая, и к ней претензий у меня нет. Потом повели меня... к психиатру. Причем, когда раньше я просилась на прием к психиатру, чтоб та дала мне что-нибудь от бессонницы, то не водили. Психиатр, как и две прочие врачихи, подтвердила, что никаких оснований держать меня в стационаре нет у них — у медчасти, но... тут она начала мне гнать такую тему, что стационар чисто формально закреплен за медчастью, а на самом деле, это камеры изоляции, но это нигде не указано, так как карцер уже есть. Поэтому они, врачи, по представлению оперчасти, чисто формально подписывают перевод в стационар, и это она, психиатр, по требованию Максимовой, подписала этот перевод, но про прогулки они, врачи, впервые слышат. Интересно, какое право она имела это перевод подписывать, если даже ни разу не вызывала меня на прием, несмотря на мои же неоднократные просьбы? Короче, выписала она мне от бессонницы элениум и сказала, что буду я на стационаре не больше недели. Но я по кое-каким каналам знаю, что засунули меня сюда где-то на полгода. После заявы на имя начальника СИЗО пришла воспитатель и сказала, что насчет прогулок меня одной в детском дворе договорилась. И еще — когда меня сюда кинули, здесь было не то, что в апреле, когда я была в этой хате — 117, на карантине. Здесь был натуральный нужник, грязь жуткая, и при том, ни ведра, ни половой тряпки, как раньше, кран с горячей водой вырван с корнем, ночной светильник выкручен. Стала добиваться ремонта этих дел, и только вчера — 27.06, пацан-дежур сжалился, вызвал электрика, и стали мы с Надей спать без дневных ламп. А крана не дождусь, наверное, до конца дней своих, так же, как и ведра с тряпкой. Убираюсь все одно, как могу. Что-то еще тут с розеткой, у меня сгорели оба кипятильника, я бегаю к плите из камеры — если смена хорошая (а Надюха тут одна плачет), а если хреновая смена, то жду по 40 минут, пока они мне воду вскипятят и принесут. Продукты детской молочной кухни за день портятся, т. к. холодильника в стационаре нет, я уж не говорю про продукты с передачки — родители-то сделали в расчете, что я в общей камере.
НУ, ВОТ И ПОДХОДИМ К КОНЦУ ПОВЕСТИ, которой "нет печальнее на свете". Хочется напоследок правозащитникам отписать такую тему: я очень-очень понимаю, как скрипит сердце защищать разных там анархистов да коммунистов. Просто задумайтесь вот о чем — не только методы, но и морды собачьи остались абсолютно те же — кто раньше диссиду прессовал, тот, как в своем кресле, пересидел "смутное время" и прессует теперь... "красную" диссиду. Раньше были антисоветчики, а теперь антипутейчики. Да, раньше диссидентов не обвиняли в терроризме, но раньше и пацанов не опускали до петухов руками МУРа, как это случилось с Кочкаревым, или как то же пытались с Соколовым сделать А беспредел надвигается неудержимо. Да, сидеть раньше было не то — мусорские-оперские притухали там, где общаковые порядки были, и красных зон и тюрем, в том числе женских, мало было. А сейчас понятия сведены во многом на нет, и нам, нынешним политзекам, от погон придется го-ораздо хуже, чем диссидам от воров было. Так я понимаю. Еще я понимаю, что удобно делать вид, будто нас, политзеков, не существует. Впрочем, не только анархи, а почти каждая левацкая тусовочка кинет камень в наш огород. Одни — за то, что Танька — сталинистка, другие — за то, что Романова, Бирюков и Соколов — еще кто-то... Удобно поливать нас ушатами дерьма, а о тех, кто поддерживает нас, разносить сплетни и все такое. Да, принимайте нас такими, какие мы есть. Но сколько б в нас ни плевали, это плевки против ветра, потому что, как ни крути, ни верти, а мы честь и совесть всей той попени, которая — одна — называет себя политической партией, другая — радикальной организацией, третья — крутой тусовкой... Но сильные мира сего, все эти бэшно-мусорские марионетки власти, боятся именно нас, прессуют нас, давят, ломают и ненавидят. Пусть 90 % тех, кто, надеюсь, прочтет эти сроки, зло усмехнутся, мы, политзеки, есть друг у друга, вот что самое главное. В этом наша правда, наша вера, наша сила.
Мы неудобные, смешные, слабые, непоследовательные, неорганизованные, но мы жизнь, свободу, благополучие отдали за революцию, вашу и нашу свободу. Сейчас я вижу, что мама Игоря Губкина написала мне — прямо в яблочко: "Наш народ достоин того положения, в котором он размазывает сопли и поднимает руку на выборах". Не обижайтесь, ребята и девчата, поковыряйте свою совесть в голове, груди и пятках, и поймете, что нехорошая Романова ясность навела полную.