Авторский блог Эдуард Лимонов 03:00 16 октября 2000

Мальчики-мажоры, лётчики-пилоты

глава из новой книги

АБСОЛЮТНАЯ БЕДА РОССИИ,на мой взгляд, состоит в том, что из нее сосут кровь семьи, подобные семье Боровиков или Михалковых и прочих вельмож. Свои Михалковы есть в маленьких городах. Разветвленные десятки тысяч семей этих образуют грибницу. Они женятся и выходят замуж за себе подобных отпрысков таких же, подобных им семей-династий. Михалковы, к примеру, прекрасно в лице папы "дяди Степы"" служили советской власти, оба братика прекрасно вписались в демократию, оба, конечно, не гении, но овладели привилегированным мастерством. Папа Михалков в свое время женился на дочери художника Кончаловского, детки, и Михалковы и Кончаловские, и все исправно вампиризируют Родину.

Генрих Боровик, председатель Советского Комитета защиты мира, родил двоих: Артема и дочку Марину. Дочка вышла замуж за Диму Якушкина, сына кэгэбэшного генерала. Дима Якушкин, как и подобает сыну кэгэбэшного генерала, работал журналистом в Париже. К этому еще следует добавить, что жена Артема Боровика — Вероника Хильчевская — тоже не безродная девушка. Ее отец был представителем СССР в ООН, а первый муж был тоже мальчиком-мажором — сыном политического обозревателя Томаса Колесниченко. Одно из первых интервью со мной в русской печати, в газете "Московские новости", опубликованное чуть ли не в 1988 году, было взято у меня Дмитрием Якушкиным. Позже я потерял его из виду, и выплыл он вновь уже в качестве пресс-секретаря президента Ельцина. Когда в декабре 1998 года Министерство юстиции отказало в регистрации Национал-большевистской партии, я достал его домашний телефон и позвонил. Что называется, "голод не тетка", или "любовь зла — полюбишь и козла". Подошла дочь Боровика Марина и довольно мило поговорила со мной. "Я ничего от Димы не хочу, — сказал я, — мне бы совет получить". — "Я сейчас ухожу, еду как раз встречаться с Димой, — сказала жена Якушкина. — Мы едем на банкет. Позвоните в 11.30, мы будем дома, он подойдет к телефону. Кстати говоря, мы живем рядом с редакцией вашей газеты, часто проходим мимо ваших мальчиков". В 11.30, когда я позвонил, у них был включен автоответчик. Я оставил свой номер телефона. Жду его звонка и по сей день. Хотя он уже не пресс-секретарь Ельцина.

Мальчики-мажоры… В 1990-м, в ноябре, после передачи "Камертон" прямо в студии Боровик познакомил меня с телеведущим Любимовым. Вот еще один мальчик-мажор. Папа — большой советский разведчик. Они такие все крупные, эти ребята, мясистые. Вспоминаю своего босса, наглого Питера Спрэга, оглоблю здоровенную: "Скажите, Питер, — спрашиваю я у него, мы сидим на кухне, — почему американцы такие здоровенные?" — "Бифштекс каждый день в трех поколениях — вот и весь рецепт, Эдвард, — отвечает он и бросает газету на стол, встает. — У вас в России едят мало мяса", — смеясь, покидает кухню. (Старый, злой Питер, я скучаю по нему… Хотел бы опять послужить у него батлером, вернуть старые добрые времена). Но в семьях Боровиков, Михалковых или Любимовых ели каждый день это пресловутое мясо и в более чем трех поколениях! Вот детки и вымахали все такие здоровые и мясистые. На всех мяса в России, правильно, Питер, не хватало, и если кто-то ел его ежедневно, то в прямом смысле вырывал его из других ртов.

Нет, я не испытываю личной неприязни к этим ребятам, я испытываю классовую ненависть. Должен же кто-то однажды высказать и такую, от противного, точку зрения. Я отпрыск бедного, простого рода, мой отец был всего лишь капитаном НКВД, потом МВД. Переводя на стандарты XIX века — что-то вроде выслужившегося из рядовых в офицеры и потому получившего дворянство воронежского простолюдина. Я как-то перечел "Отцы и дети" Тургенева и подумал, что мой отец соответствует отцу Базарова — штаб-лекарю. То есть я "из малых сих". Всем, что у меня есть, а есть у меня только известность, книги, великолепная партия НБП, которой, я верю, будет принадлежать власть в России, так вот, всем, что у меня есть — я обязан только себе: своему таланту и усилиям. А их, Боровиков, Михалковых, Якушкиных, поставили на рельсы и пихали папы, семьи, фамилия. Ну да Бог с ними…

Поселили меня в ноябре 1990 года на улице Герцена (ныне ее переименовали в Большую Никитскую) в доме, где тогда еще помещался журнал "Театр". Им, "холдингу", как сейчас говорят, империи "Совершенно секретно", сдавал для их гостей квартиру некий предприимчивый обыватель. (В 1992 году я еще раз жил там, теперь уже сам себя оплачивая. Туда же ко мне приходил в марте 1992 года Жириновский — пить водку и разговаривать. Туда многие приходили, (Виктор Алкснис, тогда еще "черный полковник", девки какие-то, израильский журналист Шамир…) На прощание, помню, Боровик устроил для меня ужин в "кооперативном" (или тогда уже говорили "частном"?) ресторане на Лесной улице. Тогда этот ужин не показался мне необычным, но сейчас, когда больше половины его участников мертвы, этот ужин выглядит в ином свете. Мертвенно-бледным кажется он мне, ужином мертвецов. Боровик с женой приехали за мной на машине и привезли в ресторан. Сам зал ресторана находился в полуподвальном помещении, столиков было немного. Было в изобилии мясо и много зелени — свежие помидоры, огурцы, лук, кинза. Боровик объяснил, что это не парижский, конечно, ресторан, но здесь есть свежие овощи, мясо и нет бандитов. Я сказал, что в Париже хожу в рестораны, только если меня приглашают издатели или еще кто, кому что-то от меня нужно. Я плохо разбирался тогда в персоналиях России, я не знал, кто есть кто, и потому не мог оценить тогда, какая там компания собралась. Долго я там не пробыл, у меня был ранний утренний авиарейс в Париж. Помню, что провожать нас вышел длинноволосый, как мне показалось, пегий человек в очках. Он сказал, что клятвенно обещает, что пригласит меня на свое телевизионное шоу. И дал мне визитку, а я, вежливый, продиктовал ему свой телефон там же, у входа в ресторан. В квартире на Герцена я поглядел на визитку. Там значилось: "Листьев Владислав". Позднее, когда он погиб, я пытался осмыслить его смерть и понял, что значения его смерти мне не понять. Я полагаю, он был неоригинальным и нетемпераментным тележурналистом. Скажем, Невзоров в свое время был много более интересным тележурналистом. Его репортаж, где он сует микрофон умирающему от ранения в живот молодому бандиту с калмыцкой физиономией, вызвал, помню, зависть французских коллег. Часть репортажа продемонстрировало французское телевидение, по-моему, канал "Арте", с завистливой ремаркой, что в прекрасной Франции показать такое французу не позволили бы власти, блюдущие нравственность граждан. Невзоров чуть ли не жмет на живот умирающего и спрашивает: "Больно?" А парень вдруг тут же и преставился. Последний хрип, конвульсия. В сравнении с такими репортажами Листьев — мыльный пузырь.

Модные толстые ребята-мажоры (в школах таких дразнят "сало" или "пузо") на самом деле герои попсы. Они — подделка, слабый раствор. Толстый мальчик Боровик — слабый раствор феодала Семенова. На самом деле империя "Совершенно секретно" еле жива уже десять лет, с того майского дня, когда в машине Юлиан "стал заваливаться на сидевшего рядом Боровика". Империя попрошайничала и пыталась достать деньги у всех: от Лужкова до Гусинского и Коржакова. И вот 9 марта 2000 года в Шереметьево-I стал заваливаться на полосу самолет Як-40 с Артемом Генриховичем Боровиком, который сел тогда в самолет и полетел, чтобы побеседовать с магнатом Зией Бажаевым, попросить, чтоб дал денег. И рухнул с высоты 50 метров. Империя "Совершенно секретно", начавшаяся с загадочных смертей, закончилась загадочной смертью. Кто кого убил? Над этим гадать можно сколько угодно, однако опять вспомним буржуазные романы XIX века, сколько там предательств, убийств, отравлений. И нам не кажутся эти преступления чем-то чрезмерным и ненормальным. Становление капитализма — питательная среда для преступлений. Чего удивляться, чего не сделаешь ради наследства, денег, money, gold, марок, франков, фунтов стерлингов! К папе Боровику, чего бы он сегодня ни говорил, наверняка ходили в гости гэбэшники, как домой. У Темы с детства были знакомства. А у гэбэшников были лаборатории, а в них наверняка были "современные яды, которые действуют опосредованно". Интересно, что советское посольство в Париже переслало, наконец, окончательные результаты расследования французской полиции через год, и именно год хранятся по закону в судебно-медицинском институте Парижа пораженные ткани (в случае Плешкова — внутренние органы). После года их уничтожают. Почему посольство вело себя так странно? Жена Плешкова Галя в отчаяньи даже обращалась когда-то к экстрасенсу, и экстрасенс увидел, что у Плешкова в номере есть люди. То есть он заглянул в то поле, которое существует всегда, и там увидел, что в номере у него были люди. Русские, говорящие по-русски. За ним заехал тогда журналист VSD, чтобы привезти на обед к главному редактору, но до этого туда пришли говорящие по-русски. Москович? Почему нет, он жил в Париже. А где был 20 и 21апреля Тема Боровик? А вдруг в Париже? Мальчики-мажоры бывают везде. Однажды я шел не спеша в темноте по Парижу и нес в пакете упаковку пива "Гиннесс". Я вышел на свою рю де Тюренн почти против моего дома, там, где, сливаясь, две маленькие улочки — рю де Беллей и рю Тюриньи — впадают в мою рю де Тюренн. У обочины стоял черный автомобиль, и его внутренность была освещена. Заглянув в автомобиль, я узнал… мальчика-мажора Костю Эрнста, я знал его с 23 февраля 1992 года, когда он брал у меня интервью для передачи "Матадор". И после передачи я общался с ним несколько раз у Александра Шаталова, издателя моих книг. Мы поздоровались. Суетясь, он вышел из машины и сказал, что он и его друзья заблудились. "А я тут живу", — сказал я и показал на свой дом и на чердак, где три окна с краю были моими. Он приехал снимать fashion-shows. Была осень, и вот они с друзьями заблудились, все русские. Я ушел тогда, полный недоумения. Он мог быть в Париже, это не подозрительно, он мог заблудиться, и это не удивительно, но, блин, почему он заблудился под моими окнами? Рю де Тюренн не посещаемая туристами улица, здесь находятся оптовые магазины готового платья, так называемый "Сентьер" (пояс) Парижа, днем улица набита разгружающимся транспортом, а вечером тут пусто, хоть шаром покати, один прохожий на сто метров. Если бы Константин Эрнст не был мужчиной со специфическими вкусами, я бы приревновал его к Наташе, сказал бы, что она назначила ему встречу, но так как он мужчина со специфическими, то версия отпадает. Это пример того, как мальчики-мажоры появляются в самых неожиданных местах. Могут появляться.

Опять прокатываю картину банкета в Доме журналистов на Зубовской, в 1989-м. Он с женой пришли позже всех: меня поразила его тотально наетая физиономия, кажется, вот сейчас лопнет от напряжения жир изнутри. Беседовать с ним было интереснее: он знал кодовые понятия Запада, что отсутствовало даже у Семенова. То есть я имею в виду, что есть язык за языком. Не переводной, а понятийный. Завистливый взгляд на мои остроносые туфли, на пиджак не в стиле 60-х, а настоящий 60-х, случайно оставшийся из запасов, выброшенных на продажу в 70-е, купленный мной за копейки в Нью-Йорке — новый, не ношенный долгие годы, привезенный в Париж, а стал я его носить в конце 80-х. "Сирс энд Врубек". Мне было наплевать на все эти этикетки, у меня просто уже, кроме этого, нечего было надеть, а он был знаток. Тогда еще я вспомнил Мисиму, из его комментариев к "Хакагурэ", привожу текстуально: "Сегодня, если вы пойдете в джазовый клуб и заговорите с молодыми людьми лет двадцати, вы обнаружите, что они говорят абсолютно ни о чем. Лишь о том, как оригинально одеться и представлять из себя стильную фигуру. Я имел однажды следующий опыт. Придя в джаз-клуб, я едва успел сесть за стол, как парень за соседним столом начал мой перекрестный допрос: "Вам сшили эти туфли? Где вам их сделали? И ваши запонки, где вы их купили? Где вы взяли такой материал на костюм? Кто ваш портной?" Он задавал мне вопрос за вопросом в быстром темпе”. И Тема задавал мне вопросы о туфлях и где купить. В отличие от Мисимы, который затем порицает молодежь за суетность и интерес к моде, я не стану этого делать. Я лишь вглядываюсь в тот вечер, в банкет, меня интересует момент, когда он подходит к Московичу. Вот вижу — подошел, желтая физиономия Московича, губищи, вульгарный мат, дым, но беседы не слышно. Одиннадцать лет… На такой дистанции — нет, ничего не слышно…

Листьев в дверях ресторана. Там тоже были деньги, там не шла речь о наследовании Империи, но деньги… В России из-за женщин убивают только лохи, из-за политики не убивают совсем. Убивают за бабки, деньги, money, gоld. Старовойтова имела при себе 900 тысяч долларов в сумке, за такие деньги у нас в России вырежут 900 семей. Существуют показания пассажиров рейса, что в самолете, в салоне, она прижимала к себе портфель с деньгами, а обнаружена была уже мертвая только с женской сумкой.

Ну ясно, для близких родственников — трагедия… лежат в деревянных ящиках Плешков, Семенов, Боровик… Исторически же все это называется: первоначальное накопление и распределение собственности. А культурное воплощение этот исторический процесс получил в романах XIX века, у Диккенса и прочих Драйзеров.

Ему ничем нельзя помочь,
И клетчатые панталоны,
Рыдая, обнимает дочь…

42(359)
Date: 17-10-2000

1.0x