У РАЗВИЛКИ ЭКОНОМИКА
Author: А.Батурин
37(198)
Date: 16-09-97
8 сентября — Зампред ЦБ Алексашенко объявил, что с 1 января все отделения Федерального Казначейства в Москве будут обслуживаться в ЦБ. Туда же перейдут основные счета Таможенного комитета.
9 сентября — По данным Ассоциации промстройбанков “Россия”, в первой половине 1997 г. суммарная кредиторская задолженность предприятий перед промстройбанками превысила ВВП.
12 сентябре — Правительство представило инвестиционную программу на период до 2000 года. Программа включает и “бюджет развития” в объеме 16 трлн.р. на 1998 г.
Призрак бродит по России, призрак экономического роста. Бродит уже два года. Два года он маячит перед правительственными экспертами, и те, неизменно принимая его абсолютно всерьез, включают в годовые бюджетные и производственные планы. Увы, до сих пор это ему не помогло материализоваться. А недавно его видел г-н председатель Госкомстата, который поспешил поделиться открытием с министром экономики, — пока на всякий случай решено отнести это видение на погрешности отечественной статистики. Но тем не менее, в Бюджет-98 снова заложили двухпроцентный рост. Многие серьезные эксперты и на этот раз не верят. Но тема экономического роста обсуждается уже так долго и страстно, что, не став еще экономическим фактом, уже оказалась вполне ощутимой политической реальностью. Во всяком случае политический дележ ожидаемого роста идет уже полным ходом.
Политика начинается там, где можно обозначить различие позиций по вопросу, который договорились считать важным. Политическое противостояние по критерию “наличие роста или его отсутствие” сегодня стало слишком призрачным и неперспективным. А это нехорошо, ибо сейчас закладываются основы для политического размежевания на несколько лет вперед — до президентских выборов. Поэтому политическая риторика начинает развертываться вокруг вопроса о качестве роста, о его типе.
По сути, речь идет о двух вариантах роста — условно говоря, “бразильском” и “южнокорейском”. И там, и там в середине 60-х годов военные сменили коррумпированный гражданский режим, потерявший способность контролировать социальную обстановку. Они начали жесткую фискальную политику, ограничили заработную плату, разогнали профсоюзы, и на этом добились международной конкурентоспособности экспорта и соответственного быстрого роста экспортоспособных производств.
В Бразилии был сделан упор на иностранные инвестиции в сырьевые отрасли. Рост начался, но социальные издержки были предельными: 40% населения оказалось охвачено безработицей, при росте производительности труда в промышленности в 9 раз заработная плата выросла лишь в 4 раза. Но самое главное, на этом пути так и не удалось избежать жесточайшего кризиса внешней задолженности, который до сих пор не преодолен.
Корейский путь, путь “азиатских тигров”, тоже пролег через военную диктатуру и жесткий антирабочий прессинг. Но, в отличие от Бразилии, в основу роста была положена активная промышленная политика. Социальные издержки были сравнимы с бразильскими, но результат диаметрально противоположен: неудержимая экспортная экспансия, положительное сальдо внешней торговли и высокая инвестиционная привлекательность — в кратчайшие сроки в этих бедных странах выросли, по выражению известного исследователя, “финансовые баобабы”. На этом пути есть свои рифы, что стало ясно, в частности, в свете последних событий на финансовых рынках стран Юго-Восточной Азии, и тем не менее нам, по крайней мере, есть из чего выбирать. (Как известно, главный правительственный теоретик Е.Ясин еще в 1995 г., в бытность министром экономики, сделал выбор в пользу латино-американского варианта, и позиция эта, судя по всему, осталась неизменной).
Очевидно, в предстоящие три года будет идти политическая и социальная обкатка названных вариантов, а президентские выборы подведут черту. Впрочем, не исключено, что демократические институты не протянут три года, что они успеют “протухнуть” в обстановке коррупции и криминализации властных структур. Тогда все завершится диктатурой, “как в нормальной слаборазвитой стране”. Но это будет завтра, а сегодня идет разведение политических линий и фигур относительно будущего гипотетического выбора.
Первыми в этой ведомости отметились Чубайс и Черномырдин.
Чубайс публично объявил, что промышленная политика пока правительству не по карману, и посоветовал не рассчитывать на рост прямых инвестиций в реальный сектор экономики в 1998 г. Ему должно предшествовать стимулирование платежеспособного спроса через увеличение денежной массы и ограничение импорта. Инвестиции пойдут на рубеже 1998-99 гг., вслед за началом экономического роста.
Черномырдин в ответ встал в позицию государственного романтизма, заявив, что инвестиции должны идти впереди или параллельно с экономическим ростом (“экономический рост и инвестиции — близнецы-братья”), пробивая для него перспективное русло.
Что ж, Чубайс играет наверняка. Он выступает как прагматик, предпочитающий эволюционный, “естественный” ход событий. Иной сценарий при нынешнем правительстве и в самом деле трудно представить. Вопрос в другом: куда заведет этот “естественный ход событий”, и так ли уж он естественен в России, где половина хозяйства живет в “зазеркалье” безденежья и неплатежей. Е.Ясин, представляя правительственную инвестиционную программу, признал, что неплатежи до сих пор остаются самой тревожной проблемой, ставящей под вопрос эффективность денежного стимулирования производства.
А кому вообще может быть адресована эта “прагматическая” эволюционная политика? Адресат известен — это финансовые группы крупных банков, занятые сегодня приватизацией и коммерческими проектами в экспортно-ориентированном и потребительском секторах хозяйства. Активность их растет, они концентрируются, разбирают остатки госсобственности, создают монополии. Беда в том, что банки по определению не являются эффективными инвесторами. Они способны оседлывать товарно-финансовые потоки, в лучшем случае создавать условия для роста котировок приватизированных пакетов акций, чтобы в перспективе продать их стратегическому инвестору. Но чтобы акции росли, нужны не столько прямые инвестиции, сколько стабильность, низкие риски. Стремление же к низким рискам, как правило, несовместимо с прямыми инвестициями, которые как раз и являют собой риск в чистом виде — в нынешних-то условиях тотальных неплатежей!
Эти финансовые группы с энтузиазмом воспримут грядущие внеинвестиционные эмиссионные вливания Центробанка, которые в конечном счете все равно придут к ним. Препятствия для таких вливаний сняты: с переводом бюджетных счетов в ЦБ Минфин становится его исключительным клиентом, а денежная реформа сделает невозможным эффективный внешний контроль за эмиссией. Эмиссия даст в руки Чубайса удобный инструмент для решения бюджетных проблем, а расширение платежеспособного спроса и впрямь сделает вполне вероятным некоторый экономический рост в будущем году. Вот только каким будет качество этого роста и каковы будут его перспективы?
Теперь зададимся вопросом: кому может быть адресована промышленная политика “государственного романтизма”, которую пытается декларировать Черномырдин? Ответ на этот вопрос, к сожалению, не так прост и однозначен. Частные промышленные корпорации пока не готовы к инвестиционной активности, у них нет для этого денег. Они погружены в неплатежи и находятся в глубокой тени. Естественным проводником инвестиций могли бы стать крупные госкорпорации, способные работать на перспективу, задавая высокое структурное качество экономическому росту. Но где они, эти корпорации?
Госкомимущество уже не первый год разрабатывает концепцию управления госимуществом. На этот раз оно намерено рекомендовать правительству объединить госпредприятия в вертикально-интегрированные промышленные структуры, использующие госимущество на правах доверительного управления. В них, очевидно, придется задействовать остатки отраслевых министерств. Станет ли эта структура эффективным проводником промышленной политики — это, слава Богу, зависит не только от ГКИ, но и от самой технократической элиты и от эффективности ее думского прикрытия.
Вопрос в том, какую политику выберет левое большинство Думы в борьбе за бюджет развития, сумеет ли заложить достаточные организационные опоры для промышленной политики будущего правительства (нынешнее правительство вообще не рассчитано на такую деятельность). Сумеет ли оно найти адекватное применение Черномырдину, который вновь, как и в прошлом году, предлагает себя в качестве локомотива идеи развития? Теперь-то есть все основания критически оценить надежность этого “локомотива”, чтобы вновь не остаться на запасном пути, глядя вслед уходящему поезду.
А. БАТУРИН
1.0x
