Авторский блог Василий Шахов 12:35 17 февраля 2017

1917-ый: предостережение Бельтова-Плеханова

Обновлённые дистанционные экспозиции Московско-Троицкого университета Знаний (Москва-Троицк)

ВАСИЛИЙ Ш А Х О В

1917-ый: ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ БЕЛЬТОВА-ПЛЕХАНОВА

Плеханов, Пришвин, Семашко – земляки с Русского Подстепья

Пришвин: Давненько мы не беседовали с Вами основательно, по-старинному, с чаем и бубликами, дорогой мой Николай Александрович! Встречаемся редко… В основном, на юбилеях или… (печально) по грустнейшему поводу….

Семашко (обнимаясь с Михаилом Михайловичем): Весьма, весьма рад, друг мой, видеть Вас в здравии и бодрости.

Помните Сологуба:

Воззвав к первоначальной силе,

Я бросил вызов небесам,

Но мне светила возвестили,

Что я природу создал сам…

Семашко: Георгий Валентинович читал или пересказывал своим девочкам «В краю непуганных птиц», «За волшебным колобком».

Девочки спрашивали его: а что такое «земля обетованная»?

Пришвин: Мало было вестей, почти ничего… А впрочем, как и в 1914 году, чего-то мы не знали… главного не знали… По радио передавали глухо о больших сражениях. Из Москвы вести: река женских слёз. И скоро с фронта, река мужской крови… Враг на пороге у всех жизненных центров страны. Простые люди ждали… или Минина и Пожарского… или переворота…

Шла война всего земного шара, потому что в бедке, постигшей нас, весь мир виноват… Немец под Можайском, Вязьма взята, фашисты заняли Дмитров, Клин… Слышалась уже пушечная стрельба в направлении Калязина…

Речь Иосифа Виссарионовича произвела огромное впечатление… Воодушевились, вдохновились: «победа будет за нами»! Конечно же, Вы помните сталинское перечисление великих имён России: Плеханов, Ленин, Белинский, Чернышевский, Толстой, Суворов, Кутузов… Первым Сталин назвал Георгия Валентиновича… Для Вас, Николай Александрович, это было неожиданным?…

Семашко: Признаюсь, да… Ведь даже включение имени в столь значимый список – событие грандиозное… А тут – назван первым среди самых великих, самых достойных…

Пришвин: Помню ленинградскую брошюру о Плеханове…

Семашко: Обескровленный блокадой Ленинград выпустил серию брошюр «Гениальные люди великой русской нации». «Бородино» сражалось… Пушкинское, некрасовское, толстовское слово было грозным для врага оружием… Оно ободряло, врачевало, выпрямляло человеческую душу… Плеханов тоже сражался… вместе с нами…

Пришвин: Позиция Плеханова в 1914 году, позиция Плеханова позднее

тем самым видится по-другому…

Семашко (с интонацией горечи и душевной боли): Да, обижали

Георгия Валентиновича… несправедливо обижали… И сам я свою личную вину чувствую… «Неистовые ревнители» … Горько и больно вспоминать… Большевик Семашко… Меньшевик Плеханов… Стыдно, горько, печально…

Пришвин (успокаивает собеседника)…

2

«…особый талант - ч е л о в е ч е с к и й…»

…Ещё одна горькая весть из России. Ещё одна невосполнимая

потеря: 19 марта 1888 года Всеволод Михайлович Гаршин в припадке психической болезни бросился в пролёт лестницы с пятого этажа и разбился насмерть.

Георгий Плеханов и Всеволод Гаршин дружили. Что привлекало в Гаршине? Сочетавшаяся с внешней красотой красота внутреннего облика. Жажда жизни, неуемное умение чувствовать, понимать, поэтически раскрывать всё прекрасное. Острейшее неприятие зла, несправедливости, социального неравенства.

Георгий Валентинович, оказавшийся вдали от родины, самым внимательным образом следил за развитием отечественных талантов, «направлением умов».Приезжавшие из России говорили, что в среде русской интеллигенции бытовало понятие «человек гаршинского склада».

Пусть песнь твоя кипит огнем негодованья

И душу жжет своей правдивою слезой,

Пусть отзыв в ней найдут и честные желанья,

И честная любовь к отчизне дорогой;

Пусть каждый звук ее вперед нас призывает,

Подавленным борьбой надеждою звучит,

Упавших на пути бессмертием венчает

И робких беглецов насмешкою клеймит;

Пусть он ведет нас в бой с неправдою и тьмою,

В суровый, грозный бой за истину и свет, -

И упадем тогда ниц перед тобою,-

И скажем мы тебе с восторгом: «Ты поэт!..»

Пусть песнь твоя звучит, как тихое журчанье

Ручья, звенящего серебряной струей;

Пусть в ней ключем кипят надежды и желанья,

И сила слышится, и смех звучит живой;

Пусть мы забудемся под молодые звуки

И в мир фантазии умчимся за тобой,-

В тот чудный мир, где нет ни жгучих слез, ни муки,

Где красота, любовь, забвенье и покой;

Пусть насладимся мы без дум и размышленья,

И снова проживем мечтами юных лет,-

И мы благословим тогда твои творенья:

И скажем мы тебе с восторгом: «Ты – поэт!..»

Георгий Валентинович вспоминал, как они «скрещивали шпаги» в бескомпромиссных спорах. Полемизировали как-то о Некрасове, которого

Всеволод Михайлович упрекал в «тенденциозности» ( в тех же некрасовских «Русских женщинах»).

Всеволод, Всеволод!.. Плеханов будет вспоминать о покойном друге,

радоваться каждому доброму слову о нём в журнальных и газетных публикациях, историко-литературных сборниках.

Задушевно-психологическим открытием, духовным обретением стало

Стихотворение «Памяти В.М. Гаршина» (28 марта !888 г.) Якова Полонского:

Вот здесь сидел он у окна,

Безмолвный, сумрачный: больна

Была душа его – он жался

Как бы от холода, глядел

Рассеянно и не хотел

Мне возражать, - а я стремился

Утешить гостя и не мог.

Быть может, веры в исцеленье

Он жаждал, а не утешенья;

Но где взять веры?! Слово «бог»

Мне на уста не приходило;

Молитв целительная сила

Была чужда обоим нам,

И он ко всем моим речам

Был равнодушен, как могила…

Плеханов остро сопереживал лирико-автобиографическому повествованию Якова Полонского; пластически-зримо «вспоминал» вместе

С поэтом-психологом («Как птица раненая, он Приник – и уж не ждал полета;

А я сказал ему, чтоб он Житейских дрязг порвал тенета, Чтоб он рванулся на простор – Бежал в прохладу дальних гор, В глушь деревень, к полям иль к морю, Туда, где человек в борьбе С природой смело смотрит горю В лицо, не мысля о себе…»). Такова уж несказанно-завораживающая сила настоящей

художественно-психологической пластики, что она способна воскрешать, высвечивать, пророчествовать, врачевать. «Потревоженная тень» усопшего

друга («Он воспаленными глазами Мне заглянул в глаза, руками Закрыл лицо и не шутя Заплакал горько, как дитя. То были слёзы без рыдантя, То было горе без названья, То были вздохи без мечты – В сетях любви и пустоты, В когтях завистливого рока, Он был не властен над собой; Ни жить не мог он одиноко, Ни заодно брести с толпой. И думал я: «Поэт! – больное Дитя! Ужель в судьбе твоей Есть что-то злое, роковое, Неодолимое!..»).

Георгий Валентинович с закипающими на глазах слезами читал, читал, читал…

С тех пор прошло немало дней;

Я слышал от его друзей,

Что он в далёкий путь собрался

И стал заметно веселей;

Но беспощадный рок дождался

Его на лестнице крутой

И сбросил…

Странный стук раздался…

Он грохнулся и разметался,

Изломанный, полуживой, -

И огненные сновиденья

Его умчали в край иной.

Без крика и без сожаленья

Покинул он больной наш свет;

Его не восторгал он –нет!..

В его глазах он был теплицей,

Где гордой пальме места нет,

Где так роскошен пустоцвет,

Где пойманной, помятой птицей,

Не веря собственным крылам,

Сквозь стекла потемневших рам,

Сквозь дымку чадных испарений

Напрасно к свету рвется гений,

К полям, к дубровам, к небесам…

«…таких людей, как покойный Гаршин, я люблю всей душой и считаю своим долгом публично расписываться в симпатии к ним…» - признание А.П. Чехова. В рассказе «Припадок» Чехов дал психологический портрет «молодого человека гаршинской закваски, недюжинного, честного и глубоко чуткого»

(«Есть таланты писательские, сценические, художнические, у него же особый талант - человеческий. Он обладает тонким, великолепным чутьем к боли вообще… Увидев слёзы, он плачет; около больного он сам становится больным и стонет; если видит насилие, то ему кажется, что насилие совершается над ним…»). «Живое трепетание чуткой совести» Гаршина и его героев отметил

В.Г. Короленко

…Оранжерея. Красивое, стройное, романтически-изящное здание. Даже в свирепую зимнюю стужу растения-южане были в благодатном тепле и

уюте; они помнили свою родину», они «стояли и слушали вой ветра и вспоминали иной ветер, тёплый, влажный, дававший им жизнь и здоровье».

Вольнолюбивая пальма лелеет дерзкую мысль. «Я хочу видеть небо и солнце сквозь эти решетки и стёкла, - и я увижу!» Она обращается к своим соседям с решительным предложением: «Лучше оставьте ваши споры и подумайте о деле. Послушайте меня: растите выше и шире, раскидывайте ветви, напирайте на рамы и стёкла, наша оранжерея рассыплется в куски, и мы выйдем на свободу».

Как-то в оранжерею зашёл «бразилианец»; увидев пальму, он вспомнил свою родину, её солнце и небо, её чарующе-роскошные леса со сказочно

великолепными птицами и зверями; «вспомнил ещё, что нигде он не бывал счастлив, кроме родного края»; на другой день он уехал на пароходе домой. «А пальма осталась… …лучше всех помнила своё родное небо и больше всех тосковала о нём». Тоскующая пальма предлагала совместный побег и пузатому кактусу, довольному своей сочностью и свежестью; и корице, довольной, что её никто её не обдерёт; предложение пальмы бороться за волю было отвергнуто и самодовольным древовидным папоротником. Соратники по оранжерейной неволе осуждали её гордость и свободолюбие.

У растительного сообщества - свой резон: «…придут люди с ножами и с топорами, отрубят ветви, заделают рамы, и всё пойдёт по старому». Лишь маленькая бледная травка осталась в сторонницах мятежной пальмы; она «не

знала южной природы, но тоже любила воздух и свободу».

«Я и одна найду себе дорогу…» - вызрело решение у пальмы. Финальные картины гаршинской аллегории. Крыша пробита. Но пальму подстерегает смертельная неожиданность: не ласковое южное небо, не желанное солнце встретило её, а неприветливое предзимнее небо, дождь со

слякотным снегом. Окрестные деревья предостерегающе шумели: «Замёрзнешь!.. Ты не знаешь, что такое мороз. Ты не умеешь терпеть. Зачем ты вышла из своей теплицы?..»

Не говорите мне: «он умер». Он живёт!

Пусть жертвенник разбит, - огонь ещё пылает,

Пусть роза сорвана, - она ещё цветёт,

Пусть арфа сломана, - аккорд ещё рыдает!..

Надсоновские строки - со своей музыкально-психологической силой, с неуемной болью сопереживания…

Всеволод Михайлович - почти ровесник Плеханова (на год старше его).

«Красный цветок»… «Цветок в его глазах осуществлял собою всё зло, он впитал в себя всю невинно пролитую кровь (оттого он и был так красен), все слёзы, всю желчь человечества… Нужно было сорвать его и убить…»

Вспомнилось суждение Глеба Успенского: источник страданий героя гаршинской аллегории «таится в условиях окружающей его жизни»; «жизнь оскорбила в нём чувство справедливости, огорчила его… мысль о жизненной правде есть главный корень душевного страдания».

К р а с н ы й ц в е т о к… Он вобрал в себя пролитую человечеством кровь, страдания, мучения, горести, невзгоды. В гаршинской «Сказке о жабе и розе»

роза того же цвета, что и красный мак. Роза - символ жизни, красоты, добра. Умирающий мальчик захотел понюхать розу. Её положили на его гробик…

Николай Максимович Минский (1855-1937) написал стихотворение «Над могилой Гаршина». Финальная строфа стихотворения посвящена Гаршину и Надсону (умершему на год раньше, в 1887-ом):

Ты грустно прожил жизнь. Больная совесть века 
Тебя отметила глашатаем своим; 
В дни злобы ты любил людей и человека 
И жаждал веровать, безверием томим. 
Но слишком был глубок родник твоей печали; 
Ты изнемог душой, правдивейший из нас, — 
И струны порвались, рыданья отзвучали... 
В безвременье ты жил, безвременно угас! 
 
Я ничего не знал прекрасней и печальней 
Лучистых глаз твоих и бледного чела, 
Как будто для тебя земная жизнь была 
Тоской по родине недостижимо-дальней. 
И творчество твое, и красота лица 
В одну гармонию слились с твоей судьбою, 
И жребий твой похож, до страшного конца, 
На грустный вымысел, рассказанный тобою. 
 
И ты ушел от нас, как тот певец больной, 
У славы отнятый могилы дуновеньем; 
Как буря, смерть прошла над нашим поколеньем, 
Вершины все скосив завистливой рукой. 
 
Чья совесть глубже всех за нашу ложь болела, 
Те дольше не могли меж нами жизнь влачить, 
А мы живем во тьме, и тьма нас одолела... 
Без вас нам тяжело, без вас нам стыдно жить! 
 
  (продолжение следует)
1.0x