Сообщество «Учебный космос России» 19:13 31 августа 2019

18. Циолковские Чтения. Первосентябрьское. Культура России как феномен державности.

С Новым Учебным Годом!..

18. ЦИОЛКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. ПЕРВОСЕНТЯБРЬСКОЕ. КУЛЬТУРА

РОССИИ КАК ФЕНОМЕН ДЕРЖАВНОСТИ

«Если бы не русский, я был бы поэтом одной деревни…»

РАСУЛ Г А М З А Т О В.

Владимир Маяковский

Владимир

Маяковский

Стихи о советском паспорте


Я волком бы
выграз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
По длинному фронту
купе
и кают
чиновник
учтивый движется.
Сдают паспорта,
и я
сдаю
мою
пурпурную книжицу.
К одним паспортам -
улыбка у рта.
К другим -
отношение плевое.
С почтеньем
берут, например,
паспорта
с двухспальным
английским левою.
Глазами
доброго дядю выев,
не переставая
кланяться,
берут,
как будто берут чаевые,
паспорт
американца.
На польский -
глядят,
как в афишу коза.
На польский -
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости -
откуда, мол,
и что это за
географические новости?
И не повернув
головы кочан
и чувств
никаких
не изведав,
берут,
не моргнув,
паспорта датчан
и разных
прочих
шведов.
И вдруг,
как будто
ожогом,
рот
скривило
господину.
Это
господин чиновник
берет
мою
краснокожую паспортину.
Берет -
как бомбу,
берет -
как ежа,
как бритву
обоюдоострую,
берет,
как гремучую
в 20 жал
змею
двухметроворостую.
Моргнул
многозначаще
глаз носильщика,
хоть вещи
снесет задаром вам.
Жандарм
вопросительно
смотрит на сыщика,
сыщик
на жандарма.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
за то,
что в руках у меня
молоткастый,
серпастый
советский паспорт.
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
Я
достаю
из широких штанин
дубликатом
бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я -
гражданин
Советского Союза.

…Культура народов России... Культура народов СССР… Литература народов СССР… Учебные хрестоматии, просветительско-культурологические альманахи… Миллионные тиражи «толстых» журналов с переводами авторов из многонациональных регионов…

…Ашот Гарнакерьян, посвятивший Лермонтову проникновенные строки признательности и уважения, размышляет о трудной, но светлой и героической судьбе России, давшей миру великих сыновей и дочерей:

«Пусть нет во мне крови славянской, От русского чем отличим? Лишь взгляд моих глаз азиатских загадочным светом томим, Лишь смуглая матовость кожи Напомнит моим друзьям, Что я не родился в Поволжье, Не бегал по тульским полям, Не слушал в Диканьке я сказки О ведьмах при свете луны, Что предки мои у Аракса В предгорьях, пасли табуны. Но северный снег и метели И Пушкина гордый язык С младенческих лет, с колыбели Считать я родными привык. И голосу совести внемля, Солдатской дорогой идя, Сражался за русскую землю, По-русски себя не щадя»

На одном из «круглых столов» АЗАМАТ ТАЛИСОВ из Дагестана свидетельствовал: «Я всегда своим студентам привожу слова величайшего поэта РАСУЛА ГАМЗАТОВА, который говорил, что не будь русского языка, я остался бы поэтом одного аула»… Своё «Могущество Хафиза» (из цикла «Персидские стихи»; 1978) аварский классик Расул Гамзатович Гамзатов посвятил «п а м я т и С е р г е я Е с е н и н а» («Как велит обычай, в знак привета прикоснувшись к сердцу, ко лбу, я, склоняясь над книгою поэта, стал свою загадывать судьбу… Лунный свет лила ночная чаша, и сказал задумчиво Хафиз: - Знай, любовь существовала ваша с той поры, как звёзды смотрят вниз»; перевод Я. Козловского).

Есенинские границы ближнего зарубежья

…Если в преддверьи иного света

Головы наши от нас отлетят,

Пусть узнают: среди поэтов

Был нам Есенин и друг и брат.

Т. Т а б и д з е.«Сергею Есенину».

1926 (перевод Л. Озерова).

Казахский лирик Джубан Мулдагалиев психологически глубоко постигает биографию гениального сына России («И всюду с ним была Россия-мать, Прощала шалости – и к ней он шёл с повинной. Ведь может только мать одна понять, Как ласка и любовь нужны родному сыну»). Стихотворение «Читая Есенина» (1957) – исповедальное, доверчиво-трогательное, интимно-сокровенное («Люблю, Сергей, я стих певучий твой, который так легко и плавно лился. Когда б ты в жизни встретился со мной, ты хлебом и вином со мной бы поделился. Поэт, ты настоящий был джигит, поспорить мог ты с музою иною: как русская природа, стозвенит да крылья вдохновенья за спиною»; перевод К. Ваншенкина).

Адам Огулиевич Шогенцуков, кабардинский поэт, чутко улавливает «есенинское озарение» («К шепоту листьев придвинувшись близко, Долго в молчании здесь простою, Сердцем, как строчку звенящую, слышу Мудрость напутствия, ласку твою»). Лирический (автобиографический) герой, задумавшись о судьбе маленького кленёнка, по-новому чувствует себя в родных горах: стали казаться ему летящие кони строчками в вечность устремленных стихов. Есенинский пейзаж созвучен несказанному очарованию родного Кавказа («Клен свои листья с тобой по соседству каплями солнца роняет во мгле, здесь и берёзы, как памятник сердцу – сердцу, что пело о доброй земле»). Подёрнутая просинью-инеем даль; уходящие в синеву журавли; растревоженные есенинскими метафорами думы и упования («Так, с годами лучшее итожа, постигаешь медленно одно: только то становится дороже, с чем уже проститься суждено»):

Но твои напевы не роняют,

Не теряют аромата слов,

Майское цветенье сохраняют

Лепестки раскрывшихся стихов.

Разве грустью сумрачною плещет

Строчек родниковых глубина?

Над весною молодости блещет

Строк твоих беспечная весна.

Прихожу к тебе и, как впервые,

Постигаю песен существо:

Ведь твои стихи – цветы живые –

Вечной жизни славят торжество. «Сергею Есенину». 1958.

(перевод Б. Дубровина).

В будущем Есенинском Доме в Москве посетители, конечно же, познакомятся с оригинальными философско-педагогическими и методическими наблюдениями и пожеланиями Юрия Олеши: «Вот бы… мне написать такую статью, в которой мотивированно, а значит, и увлекательно для читателя нашли бы место цитаты из русских поэтов – не одна, не две, а целая река цитат!». Прислушаемся к весомым суждениям большого мастера слова: «Я бы привел поразительные строки из Есенина:

Счастлив тем, что целовал я женщин,

Мял цветы, валялся на траве

И зверье, как братьев наших меньших,

Никогда не бил по голове.

Две первых строчки, - продолжает свою мысль Ю. Олеша, - ещё не

представляют собой чего-нибудь исключительного; наоборот, они могли бы

встретиться и у другого поэта – мять цветы, валяться на траве, целовать женщин и быть от этого счастливым, - тут еще никакой поэтической глубины это обычно. Но считать себя счастливым от того, что не бил зверей по голове, - это необычно, это может открыть нам в нас только поэт. И только поэт может назвать зверей нашими младшими братьями».

Одна из задач общественников-ревнителей из будущего Есенинского Дома в Москве – создание з в у к о в о г о сидерома, который позволит услышать голоса крупных деятелей культуры, науки, государственности, которые, каждый по-своему, раскрывают духовно-нравственные аспекты Есенинианы. Вдохновенное слово того же узбекского аксакала Гафура Гулямовича Гуляма (1903-1966): - Сейчас я в Есенине сквозь все метания его искренней души вижу не толькосердечного лирика, но и поэта-гражданина, патриота, которого до боли волновало все, что совершалось вокруг. Вспоминаю его «Балладу о двадцати шести» -какие резкие и жаркие восточные краски, какой пыл революционной романтики, какой сплав лиризма и подлинной гражданственности!.. Когда мы сегодня ищем способную всех консолидировать, объединить, цивилизационно «вочеловечить» на новом этапе развития человечества, национально-интернациональную идею, то вполне резонно послушать того же Гафура Гулямовича: - Дружба с русской литературой приобщила нас к её богатствам, помогла намправильно понять, по достоинству оценить и есенинскую поэзию. Очень русскийпоэт, Сергей Есенин сделался родным и для нас, узбеков. И если Есенин тянулсяк Востоку, то сейчас поэты Востока тянутся к нему, черпают в его поэзии то, чтоим органично, близко…

«Зовущая искренность поэта» -так назвал свои раздумья о Есенине Андрей Павлович Лупан, даровитый молдавский поэт. «Много лет назад, в трудные годы – здесь, в Кишиневе, я впервые читал стихи С.Есенина. Для меня и для моих товарищей это была встреча, обозначающая чувствовали и мы, и, возможно, она ощущалась всюду, где звучал его стих, - продолжил мысль своего товарища Андрей Павлович. – Он стал нашим, как голос разбуженной непримиримой человеческой искренности среди жизненной путаницы и литературных условностей… Для нас это тогда ( Андрей Лупан имеет в виду !930-е годы – В.Ш.) что-нибудь да значило! И потом меня не покидало то первое чувство, которым я и теперь проверяю себя перед своей юностью»).

Литовский лирик Юстинас Марцинкявичюс вступает в полемический диалог о формировании жизненной позиции,нравственных ценностей на основе таких духовно-эстетических шедевров, как жанры Есенина: «Нельзя объяснить, почему так хороша березка, почему до слез трогает тысячу раз уже виденная картина заката. Жизнь Есенина в поэзии бесконечно естественна и неповторим» . В мире русской народной жизни, словно в колыбели, замечает Ю. Марцинкявичюс, рос и развивался талант Есенина («Природа живет в человеке, а человек – в природе. Взаимодействуя и взаимно дополняя друг друга, они создают в сердце поэта конкретный образ родины, чаще всего обрисовывающийся в «реалиях» родного села. Здесь зачинается социальная тема в творчестве Есенина, весьма органически связанная с этическими идеалами русского крестьянства – точно такая же человечная, теплая и непосредственная»). Происходящие ныне в Прибалтике негативные процессы «отторжения» русского начала, к сожалению, болезненно и резко контрастируют с тем, что говорил в 1965 году замечательный литовский поэт: «Есенин – чудо поэзии. И как о всяком чуде, о нём трудно говорить. Чудо нужно пережить. И надо в него верить. Чудо есенинской поэзии не только убеждает, но и всегда волнует, как проявление большого человеческого сердца».

… Полвека назад я обратился к ведущим деятелям культуры СССР за помощью: нужно было преодолеть инерцию коньюнктурно-консервативного непонимания (и даже агрессивной недоброжелательности) в связи с выдвинутой инициативой присвоения имени С.А. Есенина Рязанскому государственному педагогическому институту. Эдуардас Веньяминович Межелайтис был тогда одним из руководителей Верховного Совета Союза ССР. Из Вильнюса незамедлительно пришла правительственная телеграмма, которую я храню как драгоценнейшую реликвию (и, конечно же, непременно передам будущему Есенинскому Дому в Москве: «Я охотно присоединяюсь к мнению, чтобыРязанскому госпединституту присвоить имя любимого поэта – Сергея Есенина.С уважением Э. Межелайтис».

В статье «Новая эра человека» («»Новый мир»,1967, № 11) Межелайтис поведал о том, как в гимназические годы он увлекся историей. Во всех классах преподаватели этого предмета были как на подбор – компетентные, влюбленные в свою науку. С особенной жадностью слушал Эдуардас их рассказы о далёком прошлом человечества, а в третьем классе ему врезалось в память слово «триумвират». Постепенно отроку разонравились римские и неримские триумвиры – жестокие и кровожадные полководцы-завоеватели. Однако уже в старших классах и университете Эдуардас влюбился в трёх поэтов, как то: Александра Блока, Владимира Маяковского и Сергея Есенина. Нравились ему, конечно, и другие классики мировой поэзии. «Но эта триада, этот триумвират был и остаётся для меня особенно близким, родственным, заветным, - признаётся Межелайтис. – И когда я читаю или декламирую их стихи, и по сей день ощущаю особенную нежность и взволнованный трепет».

Известный белорусский поэт Максим Танк (Евгений Иванович Скурко) предложил свою трактовку становления поэта, родившегося в «суровую пору, в года штормовые, в неведомом, богом забытом селе»; взрастившая его «полевая Россия» щедро наделила рязанца («Дала тебе взор синевы несказанной, талант соловьиный, раскованный слог, твой ласковый нрав укрепила дерзаньем, чтоб ты рассказать о судьбе ее мог…Творенья твои широко зазвенели, как светлые струи весенней Оки, и в каждой душе отдается доселе певучее эхо высокой строки». «Сергею Есенину» (1970), перевод Я. Хелемского).

«Березам есенинского края» (1973) - стихотворение молдаванина Анатола Чокану («Сколько вы запомнили стихов, сколько строк вскипает в ядрах почек, нынче гроздь молдавских добрых слов подарить вам гость далёкий хочет»; перевод Б. Марианна). Азербайджанский лирик, переводчик стихов Есенина, Алиага Кюрчайлы (1929-1980) в книге с «нацеленным» заглавием «Истоки» метафоризирует филосовско-психологический аспект, связанный с превратностями человеческих судеб и предназначений («Под гончарным кругом небосвода Мудрости таинственной полна, Как порой несведуща природа, Как порой загадочна она!») . «Сергею Есенину»; 1975; перевод Я. Козловского).

Своё «Могущество Хафиза» (из цикла «Персидские стихи»; 1978) аварский классик Расул Гамзатович Гамзатов посвятил «п а м я т и С е р г е я Е с е н и н а» («Как велит обычай, в знак привета прикоснувшись к сердцу, ко лбу, я, склоняясь над книгою поэта, стал свою загадывать судьбу… Лунный свет лила ночная чаша, и сказал задумчиво Хафиз: - Знай, любовь существовала ваша с той поры, как звёзды смотрят вниз»; перевод Я. Козловского). Рустам Сулейман (Сулейман Али-Аббас оглы Рустамзаде) познакомился впервые с есенинскими сочинениями ещё в 1920-е годы, когда он печатался в «Бакинском рабочем». В то время он неважно знал русский язык, но есенинские строки понимал хорошо. Они длянего звучали музыкой, и он перевёл на азербайджанский «В Хорасане есть такиедвери…». «Переводили Есенина и другие поэты, - говорит С. Рустам, - но, пожалуй,удачнее всех это сделал рано ушедший из жизни Алиага Кюрчайлы. Его переводы –светлыйталант великого русского лирика. Он стал для нас бесконечно родным, любимым».

Киргиз Темиркул Уметалиев «учил по Есенину русский язык, проникаясь тоской и любовью поэта» («Наполняла мне сердце певучая грусть, до рассвета, бывало, заснуть не давала. Я шептал наизусть его строки – и Русь перед взором киргизкого парня вставала»). Есенин -притягателен. Есенин - врачующ. Есенин – духоподъёмен («Боль певца обжигала мне душу до слёз, в откровеньях его находил я усладу. И тянуло меня в край рябин и берёз, где черёмухи снег осыпался над садом»); «Мой Есенин» (1980); перевод М. Ронкина).

Есенинские строки «Прощай, Баку! Тебя я не увижу…» азербайджанский лирик Наби Хазри (Наби Алекпер оглы Бабаев) выбрал для своего стихотворения «Берёзы в Мардакянах» (1980):

Не жил –

горел он в мире, как звезда,

С душою, переполненной стихами…

Баку в строке его –

как человек,

С которым разлучаются

со стоном…

Остался в Мардакянах он навек

Березовым

веселым перезвоном!

Перевод А. Передреева.

Москва. Ваганьковское. Армянский переводчик, сам даровитый поэт Ваги Арменакович Давтян - у есенинской могилы («Мрамор черный, а березабелая, тоненькая, юная, несмелая – в горький час своей головкой милой навсегда поникла над могилой»). Где-то в «краю березовом» осиротевший дом («А над крышей – вечности свеченье: серебром по черни серп вечерний!»). Конечность человеческого бытия («И услышу смерти зов безмолвный. Час пробьёт, и я уйду в молчанье – станет в мире чуточку печальнее, но не жду я, что цветок с любовью к моему положат изголовью». «Беседа с Сергеем Есениным»(1979); перевод Г. Онаняна).

Грузинский поэт Ираклий Виссарионович Абашидзе вспоминает, что стихи Сергея Есенина он знал и заучивал наизусть ещё в школе. В 20-ые годы не было поэтов популярнее Маяковского и Есенина. «Любовь к Есенину была поистине всенародной. Стихи большого поэта – это всегда биография души, - говорит Абашидзе. – Пронзительная лирика Есенина – обнаженный нерв поэзии, это песни-исповеди, песни-признания. Книга судьбы, полная драматизма и страсти, открытий и ошибок, горя и любви, находила сразу же путь к сердцам миллионов». Ираклий Виссарионович напоминает, что Есенин побывал в Грузии в 1924-1925 годах. Абашидзе не приходилось с ним встречаться, но он помнит рассказы о «ясноглазом красавце» есенинских друзей – Тициана Табидзе, Паоло Яшвили, Валериана Гаприндашвили. Более 30 произведений создано Есениным в Грузии. Абашидзе акцентирует внимание на таких шедеврах, как «Поэтам Грузии», «На Кавказе» со строчками, «скрепляющимси извечное братство поэтов» («Обращаясь к товарищам «по чувствам, по перу», он славил не только грузинские кремнистые дороги, Куру, загадочные туманы Кавказа, но и дружбу народов и литератур. Есенины, его строкой «поэт поэту есть кунак» навеяны многие мои стихотворения о великом родстве поэтов разных национальностей. Время унесло в прошлое многие имена, но его поэзия нетленна. И сияет русский стих, струясь голубизной рязанского неба, зеленью пашен, кизиловым соком Кавказа, широтой степных раздолий, родниковой чистотой поэзии, рожденной в глубинах русской земли»).

Атамурад Атабаев констатирует, что туркменских поэтов «волнуют и влекут к себе произведения Есенина, множатся их переводы на туркменский язык». «Мне работа над переводами стихов Есенина дала очень многое, - заметил поэт-переводчик. – Он обогатил меня как человека, как поэта. Научил отбирать слова,

по-своему воплощать образы. Поэт вдохновенно говорит о любви к родному краю, и это не может не волновать каждого человека, каждого поэта. Книга хороших переводов Есенина для нас, туркменов, необходима».

Молдавский поэт Павел Петрович Боцу (1933-1987) считает, что читать есенинские стихи – «значит каждый раз возвращаться в родные края, по только тебе известной тропинке спешить к порогу родного дома»; Есенин «мог увидеть необычное в обычном, умел одушевлять природу, а значит, постоянно преображать, любить ее и растворяться в ней». П.П. Боцу анализирует есенинский феномен как эстетик, как культуролог, как искусствовед («В высшей степени необычна образность видения, почерпнутая из бессмертного эпоса, из русских былин и сказов, обычаев и преданий. Они определили становление Есенина как глубоко национального поэта, сумевшего воплотить в поэтическом слоге и радость, и грусть бытия, прикоснуться к самым слождным вопросам жизни, которые тревожат душу»).

Иван Фёдорович Драч, крупный украинский поэт, воспринимает творческую индивидуальность Есенина в контексте мировой культуры; по его мнению, Есенин «был создан из такого редкостного человеческого материала, из которого создавались чистейшие из чистейших создателей духовных ценностей человечества – такие отдаленные от российского поэта и по времени, и по способу приложения таланта, как, например, Рафаэль или Морцарт». Иван Фёдорович напоминает о том, что одним из ранних есенинских произведений был перевод-перепев из Шевченко – в 1914 году, памятном году столетнего юбилея Тараса Григорьевича. «Что это было, отзывочивость к гению крестьянского корня или протест против официальных запретов празднования его юбилея? – спрашивает И. Драч. – Или то и другое вместе? Этот факт не может не согревать души, особенно сегодня, в дни есенинского юбилея». И.Драч опять -таки напоминает, что прекрасный украинский лирик Владимир Соссюра ещё в далёкие 1920-е годы «много переводил из стихов рязанского самородка и во многом был близок ему откровенностью лирического разговора, чистотой своего поэтического дыхания». Один из «блистательных прозаиков» Юрий Яновский, начинавший как поэт, был одним из первых переводчиков Есенина на украинстий язык. Иван Фёдорович делает важное уточнение: в пятом томе собрания сочинений Ю. Яновского он нашёл стихотворение о Есенине, созданное ещё в апреле 1925 года. «Синим сном и медовыми сотами осталось и для нас, станет и для будущих читателей все удивительное творчество великого русского лирика», - итожит И.Ф. Драч.

Сергей Есенин и Кавказ… Эти высокие понятия неотделимы друг от друга, полагает чеченка Раиса Солтмурадовна Ахматова. Понятия эти стали впечатляющим символом братства и единства народов. Всемирно известный цикл стихов, созданных поэтом на Кавказе, уже многие годы живёт в сердцах человеческих и не перестаёт восхищать умы, радостно тревожить чувство прекрасного. Есенинская поэзия будто лучисто-яркие звёзды на небосклоне многонациональной литературы Кавказа. Жизнеутверждающая и самобытная лира Есенина звучит на чеченском и ингушском языках… Как дань любви иуважения горцев великому русскому поэту. «Сквозь расстояния мы видим мечты, обращенные к светлому разуму, - уважительно констатирует Раиса Солтмурадовна, - В его стихах меня, женщину гор, чарует величие и чистота человеческих чувств. И если я стала чище и возвышеннее в своих помыслах, если я познала силу слова – то этим я обязана его светлой и задумчивой Поэзии». Часто в отчем краю, на берегу шумного Аргуна, у древних башен, сотворённых её предками, поэтесса мысленно уходила в волшебный мир, созданный Есениным. Завидна судьба поэта («Его пленительная вершинная лира не перестаёт волновать сердца благодарных потомков, поэтический подвиг Есенина озаряет человечеству путь к красоте, к высоким помыслам. Низкий поклон великому сыну России!»).

За есенинской строкой… За строкой книг о Есенине… Кайсын Шуваевич Кулиев (1917-1985), самобытный балкарский лирик, во вдохновенно-пафосномэссе «Любовь и боль Сергея Есенина» (1973) убежденно заявил: «Сергей Есенин– целая эпоха в русской литературе, одно из самых самобытных, оригинальных,неповторимых её явлений. И, разумеется, он должен был быть именно таким, каким мы знаем его теперь, когда все ложные оценки остались позади, а время очистило его светлое имя от всего случайного и наносного, от дешевых легенд и мещанских сплетен». К сожалению, желаемое, алкаемое страстным поклонником Есенина не совпало с сурово-коньюнктурными реалиями конца ХХ-начала ХХ1 вв. Одна из благородных задач будущего Есенинского Дома в Москве - всемерно способствовать тому, чтобы ложное, случайное, наносное не затмевало подлинно-прекрасного, воистину разумного, доброго, вечного.

«Поэзия Есенина ценна и неповторима именно такой, какая она есть, - с её великой искренностью, самостоятельностью. Он выразил эпоху, в которую жил, совершенно самобытно, - констатировал балкарский классик. – В его творчестве замечательно и радостное и горестное, потому что то и другое остается живым выражением живой жизни, самой действительности с её противоречиями и трудностями, глубоким и редким человеческим документом, беспощадно правдивым и искренним, радостью и болью человеческой души, характерными для времени поэта – сложнейшего периода в истории России и всего мира…».

Как мы убеждаемся, помещенные в экспозиции будущего Есенинского Дома в Москве весомые и философско ёмкие суждения Кайсына Шуваевича будут с интересом восприняты и вузовским работником, и библиотекарем, и культурологом, и курсантом-соискателем, и студентом. «Каждый раз я открываю книгу Сергея Есенина с каким-то особым чувством. С таким чувством, должно быть, ступают на родную землю после долгой разлуки с ней, переступают порог отчего дома, смотрят в лицо и глаза матери, вернувшись после длительных скитаний, с таким чувством произносят имя любимой женщины и единственного ребёнка, - говорил Кайсын Кулиев. – Во мне постоянно живёт особая нежность к Есенину и признательность ему. Я люблю его стихи, как горы и деревья моей земли, как ее цветы и колосья, как лунный свет на скалах моего Чегема и крышах родного аула, где мать качала мою колыбель, когда крупные звезды смотрели на нашу саклю и лунный свет освещал плуг и гриву коня моего отца. Сергей Есенин – лирик из лириков. Он настоящий – вот, по-моему, самое подходящее для него определение. Даже в имени его есть что-то светлое и свободное. Несмотря на все трагическое в его поэзии и на горький конец пути, его имя легко и хорошо произносить, будто это лучшие слова сердечной песни».

За окном вечереет.

Туманно.

Как лавина, нахлынула грусть.

Снова томик заветный достану

И к страницам его прикоснусь.

Покоряя своим откровеньем,

Излучая загадочный свет,

Разговор начинает Есенин,

Ясноглазый российский поэт.

Спит за окнами город мой –

Нальчик.

Вьётся дум бесконечная нить.

А рязанский доверчивый мальчик

Мне торопится сердце открыть.

Обозначены четко вершины,

Отливают в ночи белизной,

И не мальчик уже,

А мужчина

Говорит откровенно со мной.

В этой искренней, доверительной исповеди Максима Геттуева и его

лирического героя – глубокий смысл. Есенин дорог. Есенин жизненно

необходим:

И тревожное,

Светлое имя

Шелестит,

Как весною трава.

Увлеченный мечтами своими,

Отыскать я надеюсь слова,

Чтоб мой край,

Величавый и милый,

Так же страстно и нежно,

Как он,

Мне воспеть!

Ведь с такою же силой

Я в родимые горы влюблён…

ЗАВЕТНОЕ СЛОВО САЛОМЕИ НЕРИС

Великая Победа - литература народов СССР

Русская земля издревле, от глубинных истоков своих, озаботилась человеколюбием, самоотверженной "печалью не о своём горе". К великому стыду "прогрессивного человечества", сегодня черной неблагодарностью платят русичам политиканы из ближнего и дальнего зарубежья. Неужели можно забыть, вычеркнуть из памяти былое, святые страницы подлинного интернационализма, дружбы народов?

...Эвакуация из Прибалтики, с Украины... Эшелоны, эшелоны. Жажду утоляли донской, воронежской, окской водой. Хлебом кормили их липчанки, рязанки, тамбовчанки. Группа писателей направлялась в Пензу. Саломея Нерис - в числе эвакуируемых. Русское Подстепье. Поволжье. Эшелоны, эшелоны. Боль разлуки в глазах спутников. Боль утраты, боль сострадания в глазах встреченных в пути. Мучительные раздумья: почему Иоганны и Фридрихи, земляки Гёте и Шиллера, рушат Михайловское и Спасско-Лутовиново? Почему соотечественники Бетховена оскверняют Ясную Поляну? В каких сатанинских недрах вызрело нашествие, насилующее Лариных, Калитиных, Ростовых, Карениных? И по контрасту с изуверством нелюдей - доброе, искреннее, нелицемерное, материнско-сестринское, отцовско-братское, дружеское, товарищеское отношение к ним, беженцам, россиян. Архивы сохранили исповедальные строки Саломеи Нерис. "Незабываемые дни" - название мемуарного эссе литовской поэтессы. Конец июля 1941 года: "Плоскобережная Сура и зеленеющие яворы (клены) улиц Пензы, тихий уголок Лермонтова с темным бюстом поэта и пышно цветущим садиком, парк, украшенный цветами осенних кленов и вязов, откуда взгляд поверх крыш домов рвался далеко на запад, на родину, порабощенную врагом, встретили нас, литовских писателей, как остановившийся на недолгий отдых косяк журавлей".

Какой-то особой теплотой веет от этих автобиографических строк замечательной поэтессы; дорого и весомо каждое ее впечатление, наблюдение:"Гостеприимной была для нас библиотека Лермонтова, атмосфера города была благотворной для поэтического творчества".Мудрое, глубоко прочувствованное слово Саломеи Нерис:"Всё это время, больше четырех месяцев, прожитых в Пензе, для меня сегодня звучит как тихая элегия, как несложная однотонная музыка губной гармошки и как звук слаженного шага по мостовой улицы Карла Маркса в сумерках раннего осеннего утра, когда с отрядами уходящих на фронт бойцов и мое сердце вместе с ними рвалось на запад".

Наше эссе "Лермонтовский оберег Саломеи Нерис" см. на сайте: vvshakhov. livejournal.com.

1.0x